В Мирный пришла тревожная радиограмма: «Авария. Вышла из строя коробка передач. Стоим».
В глубь Антарктиды, к полюсу холода, идет санно-тракторный поезд – пятнадцать человек на восьми тягачах с восемью санями. Из Мирного вышли месяц назад.
Все идет как обычно: люди здоровы, а металл не выдерживает. Уже брошен один тягач и двое саней. Вчера «сдал» еще один трактор. Надо лететь на помощь. Накануне прибывший из Москвы инспектор Аэрофлота Олег Николаевич Архангельский строго запретил брать на борт даже сотню килограммов лишнего груза. Доводы основательны: откажет один мотор – самолет камнем пойдет вниз. Но люди ждут помощи, и приходится рисковать.
Выбрали Ли-2 – самолет, который может сесть на бугристый снег рядом с поездом. Грузят огромный ящик с запасной коробкой передач. Грузят четыре бочки с горючим на обратный полет.
Инспектор качает головой и решает: «Сам полечу!» Первым пилотом садится летчик Виктор Кубышкин.
– Возьмите журналиста… – Хорошо понимаю, как нелепо просить, и все же: – Возьмите…
Летчики молча глядят друг на друга.
– Ладно, садись.
6 часов 30 минут. Солнце при сильном ветре. Кругами проходим над Мирным – набираем нужную высоту. Поселок еще не проснулся, только собаки бегают над занесенными домиками. В стороне зеленеют айсберги, поднимается бурая глыба острова Хасуэлла. Колония пингвинов кажется горстью мака у айсберга.
Ложимся на курс и медленно-медленно лезем вверх. Обязательно надо вверх, прямо от замерзшего моря Антарктида поднимается пологим ледяным куполом…
Высота три тысячи двести метров. Для нашего Ли-2 это не потолок, но ему уже тяжеловато. Кабина не герметичная. Дышим воздухом высоты. Воздух разрежен – кружится голова, клонит в сон.
Штурман Евгений Федорович Рудаков прокладывает путь. На земле нет никаких ориентиров, лишь белый снег. Но штурман все-таки что-то находит, делает аккуратные пометки на карте, подзывает меня поглядеть. Абсолютная высота три тысячи пятьсот, а земля рядом – двести метров, порой сто пятьдесят. Антарктида лежит под нами белой плоской горой.
Внизу черная точка. Это бочка, которую бросили с поезда. Десять километров – еще бочка. Потом брошенные сани. На пятьсот сороковом километре сиротливо уткнулся в сугроб брошенный трактор.
Пролетели станцию Пионерскую: из-под снега, как спички, торчат верхушки антенн. Станция безлюдна.
Моторы пожирают бензин. По шлангу перегоняем в баки горючее из четырех бочек. Все выше на ледяной купол забирается самолет. Хорошо видим след прошедшего поезда. Он делал петли, а вот укатанный снег – тут, видно, шел ремонт тягачей. И снова белая сверкающая пустыня. Один-единственный друг у нашего самолета – бегущая внизу тень.
На борту у нас запас теплой одежды, ракеты, запаянные ящики с аварийной едой: шоколад, спирт, галеты, сгущенное молоко. Рядом лежит груз для ребят: гостинцы, пачка свежих газет из Москвы и, главное, письма, письма, о которых по радио уже справились: «Везете?»
Тонкий след тянется дальше и дальше, в глубь Антарктиды. Поезд идет на станцию Восток. Пройдено семьсот восемьдесят километров. Впереди еще шестьсот сорок. С огромным уважением думаешь о людях, прочертивших эти линии на снегу. Шаг за шагом, тридцать километров за сутки. Курс, как и на самолете, определяет штурман. Еда, сон, ремонт, научные наблюдения – все на ходу. Мороз – пятьдесят пять градусов, ветер – на месте не устоишь. Снежная пустыня мертва, но человек живет здесь, работает, двигается. Медленно, но вперед и вперед! Поезд везет на Восток горючее, оборудование для станции и для похода еще более трудного. Этот поход начнется у Востока и пройдет в район «белых пятен» антарктической карты.
У поезда нас ждут. Сообщают погоду: «Вам повезло, сегодня тепло – всего сорок градусов».
Тракторами для нас немного примяли холмистый, твердый, как камень, снег. В морозном тумане на горизонте видим темную точку. Минута полета – и вот мелькнули сбившиеся в кучу сани, тягачи и пятнадцать человек с поднятыми кверху руками. Бегут к самолету, что-то кричат, подхватывают нас на руки. Обветренные, загорелые, чумазые. Первое слово: «Письма!» Хватают. Тут же, у самолета, разрывают конверты. Я, натянув свитер до носа, пытаюсь фотографировать, но аппараты замерзли. Закостеневшая пленка ломается…
Семь ярко-красных тягачей с пингвинами на боку. На первой машине полощется флаг. Огромные сани нагружены бочками и ящиками. Через верхние люки залезаю в «балки» – так в Антарктиде зовут жилые помещения поезда. Горят печки. На кухне с надписью: «Филиал ресторана „Пингвин“» повар (он же и поездной врач) Юрий Семенов жарит говядину. Койки в два яруса, ящики и банки с продуктами, приборы, книги, на стенах фотографии ребятишек, матерей и подруг.
На десять минут собираемся в кают-компании. Множество торопливых вопросов. Записываю фамилии участников перехода. Анатолий Лебедев, Иван Аристов, Анатолий Калистратов, Владимир Шлапунов, Александр Темляков, Петр Шуленин, Анатолий Щеглов, Борис Путилов, Анатолий Кунделев, Василий Харламов, Иван Ушаков, Александр Ненахов, Юрий Семенов, Борис Жомов, Герман Сакунов. Это водители тракторов, механики, радисты, ученые. Их работу иначе как подвигом не назовешь. Родились в разных концах страны: под Могилевом, в Сибири, Ленинграде, Воронеже, в Москве, под Калинином…
Голос из самолета: «Скорей! Скорей! Застынут моторы!» Обнимаемся. Бьет кувалда по лыжам – примерзли. Прыгая на снежных застругах, машина с трудом отрывается. Прощальный круг. И маленький очажок жизни исчезает в морозном дыму…
Хорошо долетели домой. Пилот Виктор Кубышкин похлопал перчаткой заиндевевшее самолетное брюхо:
– Мы еще полетаем, старик…
В Мирном весело орало радио, двое из вновь прибывших кидали друг в друга снежками. Из будки метеорологов пошел к солнцу радиозонд. Я вспомнил слова ребят с поезда: «Мирный – это курорт».
Вечером мы пользовались главной благодатью «курорта»: мылись в тесной, занесенной снегом баньке. Хлестали друг друга вениками, пахнувшими березовым летом.
Далеко от дома
Как это говорят: гора с горой не сходится… Люди не виделись двадцать лет, с самой блокады. Держат друг друга за плечи.
– Лев!
– Сергей!
– Боже, где встретились!
Геолог Лев Сергеевич Климов прилетел самолетом. Радист-инженер Сергей Федорович Калинин зимовал в Мирном. Двадцать лет назад вместе воевали под Ленинградом.
– Ты помнишь, мочили сухари в болотной воде?
Двадцать лет люди ничего не знали, не слышали друг о друге – и вот встретились в Антарктиде.
У меня тоже любопытная встреча. Вчера в поездном домике отогрел руки, пишу фамилии, спрашиваю: откуда родом? Дошла очередь до здорового, краснолицего парня Ушакова Ивана. «Я, – говорит, – из Воронежа». Земляк! Ну, понятное дело, расспросы, что и как там, на родине? Уже в воздухе говорю штурману.
– Ну повезло – земляка встретил.
– А ты откуда?
– Из Воронежа.
Штурман Рудаков Женя оторопело роняет полетные карты. Оказалось, он родом из села Боровое, а это почти что рядом с нашим селом на Усманке под Воронежем – я в Боровое щук на блесну ездил ловить.
До Мирного пять часов лёта. Представляете, как наговорились два земляка! Но это не все. Сижу вечером в домике у сейсмолога Бориса Беликова. Тишина. Длинное перо с ковшиком для чернил пишет на ленте дрожащую линию – толчки на земле. Борис сидит на кровати, в руках глобус. Для удобства он перевернут Антарктидой кверху. Сейсмолог ищет точку землетрясения. Яркая лампа кидает на стену бородатую тень.
Когда с наукой покончено, пьем чай. Готовлюсь рассказать ему про своих земляков. Для шутки
