враждебности. Но объективно. Это, может быть, еще хуже.
– Эй, Клео… Я взял билеты на «Дон Жуана»!
Не сняв куртку, входит на кухню, где я готовлю обед, смакуя виски, и с улыбкой вручает мне билеты.
– Ты что, издеваешься?
Удивленный, Марк берет редиску и намазывает сверху немного соленого масла. Он, видимо, не расслышал.
– Так ты не рада? Я с ног сбился, пока достал билеты, четвертый ряд к тому же! Клеопатра, ты совсем обнаглела!
Бросает билеты на стол и садится за компьютер. Назвал меня «Клеопатра» – значит, действительно разозлен. На виске проступила жилка. От напряжения нижняя челюсть ходит ходуном. Беру свой стакан и следую за ним в гостиную.
– Извини, это очень мило с твоей стороны, но… «Дон Жуан», сейчас, понимаешь…
– И что? Это наша любимая опера, превосходный подбор актеров, тот, что зашел тогда к тебе в галерею, – просто супер! Я надеялся, что ты будешь довольна. – Не отрывая глаз от экрана, цедит сквозь зубы: – Ну замечательно, если ты не хочешь, пойду с кем– нибудь другим!
ЧТД (что и требовалось доказать). Мне больше ничего не остается, кроме как вернуться в слезах к моим спагетти болонез. Марк указывает подбородком на мой стакан:
– И перестань пить! Это уродует тебя и снижает способность критически оценивать ситуацию.
Презрительный тон. Намеренно жесткий. Хочется сказать ему что– то обидное. Жду, пока он снова залезет в свой сайт в Интернете, и у него за спиной, перед тем как выйти из комнаты, показываю ему средний палец.
Я начала худеть. Сигареты. Они заменяют мне завтрак, а зачастую и обед. «Мальборо», три соленых кренделя с тмином. Я давно уже забыла, что такое здоровая пища. У меня начали желтеть кожа на кончиках пальцев и глазные белки. На мне стали болтаться все мои юбки, и я постоянно вынуждена их поправлять. Это вошло в привычку. Мне нравится моя новая фигура. Она будто делает меня более твердой и в какой– то степени более чистой. Иссохшей. Освободившейся от всякой мягкости: грудей, ягодиц – этих излишних прикрас. А по сути, зачем они мне? Я возвращаюсь к своей основе, изначальной архитектуре моего тела. Остальное – лишь внутреннее убранство.
– Ха!
Я вздрагиваю:
– Вы напугали меня!
Погруженная в свои мысли, я не заметила, как он подошел. На нем тот же черный костюм, что и в прошлый раз. Волосы кажутся мне немного светлее. Он улыбается:
– Ничего себе! Да вы прямо истаяли!
Он дотрагивается до своего живота. С определенным изяществом. Это, несомненно, сценическая привычка. Я инстинктивно слегка касаюсь рукой бедра, поправляя застежку юбки с запахом.
– Извините, но мы уже закрылись.
Удивленно смотрит на меня.
– Галерея, – объясняю я, – сегодня не работает… I'm closed…[10]
Он усмехается:
– Но дверь не была заперта.
– Это ничего не значит…
Вдруг он берет меня за руки и смотрит прямо в глаза:
– Что– то случилось?
Я расплакалась. Это сильнее меня. Он обнимает меня за плечи и прижимает к себе, чтобы я перестала дрожать. Как старший брат. Потом выводит меня на улицу.
– Пойдемте выпьем по чашечке кофе.
Не в состоянии сопротивляться или возражать, иду за ним до угла. И здесь, под платанами с запахами скошенной травы, собачьих испражнений и пыли я рассказываю ему свою историю.
После кофе, круассанов и анисового ликера с орешками заказываем салаты и полбутылочки розэ. Ральф – это его имя, – смеясь, наполняет мой бокал.
– Much a do about nothing![11]
– Вы считаете?
Почувствовав нотку раздражения в моем голосе, он кладет руку мне на предплечье. Тысячи мелких морщинок прорезывают его лицо, когда он улыбается.
– УЕSS! Прежде всего, у вас нет никаких доказательств.
– А чек?
– Но это не значит, что он ее… ну, уоu know…[12]
Я прекрасно понимаю!
