Ну Майя дает! Мне трудно удержаться от смеха.
– В марте.
Широкий жест руки, и Майя, стоящая посреди улицы, выдает:
– Так вот в чем дело. Ваша кошка – Рыба. Что может быть хуже!
Стефани поглядывает на меня, пытаясь определить, не розыгрыш ли все это.
– Поскольку вы разбираетесь, что делать в таких случаях?
– Как и во всех остальных! Ей надо давать прозак! Это самец или самка?
– Бывший самец.
Понимая, к чему это может привести – я слишком хорошо знаю мою Майю, – я целую ее в щеки и веду Стефани к машине.
– Слушай, Майя, нам нужно спешить. Я тебе позвоню…
– Хорошо, курочка моя! Чао, передавай привет…
– Пока, Майя!
Она чуть не проболталась! Хорошо, что шум мотора заглушил ее голос.
– Подумать только! Твоя подруга такая восторженная!
– Психологи этим отличаются.
– Она, кажется, собиралась выписать моей кошке виагру, не так ли?
Смеясь, подтверждаю:
– Точно, собиралась.
Стефани открывает окно, чтобы выбросить окурок. Потом, очевидно, по забавной ассоциации с темой недавнего разговора, она, в который раз уже, задает свой любимый вопрос:
– Как ты считаешь, я должна его оставить?
«Оставить»! Неподходящее слово для непродолжительной любовной интрижки!
– Должна.
– Но я его люблю…
– Это ничего не меняет.
Бросаю рассеянный взгляд на мобильный телефон, вибрирующий на передней панели. Сообщение от Майи: «Не стоит волноваться, курочка моя, эта дамочка – уродина и к тому же с полным отсутствием чувства юмора! Целую, М.». Как будто все так просто! Я посмеиваюсь над наивностью моей подруги и даю себе обещание пообедать с ней на неделе, чтобы обсудить эту тему.
В галерее я провожу все больше и больше времени. Я даже оборудовала там мастерскую, чтобы работать над экспонатами прямо на месте. Иногда, погрузившись в работу, я забываю о времени. И о Марке, который начинает что– то подозревать. Может, он даже роется в моих вещах в поисках доказательств, которых, конечно же, не существует. Каждый раз, когда я возвращаюсь домой, у меня появляется чувство, что в моих вещах кто– то рылся: они были сложены в другом порядке. Я раньше никогда не придавала этому значения, так как я настолько неорганизованна, что мне в любом случае не вспомнить, куда я положила ту или иную вещь. Однако много раз у меня возникало впечатление, что порядок все же был нарушен. Или наоборот, был слишком идеальным. Именно. Уж чересчур все хорошо прибрано. А это отличительная черта моего мужа.
– Кто он?
Марк застает меня врасплох, когда я обдумываю мой «триптих» из тарелок: «Оriginal Pile», «Семейная сцена– 1» и «Семейная сцена– 2». Недовольный. Размахивает моим ежедневником, который я не могла найти уже несколько дней.
– Ну, Клеопатра, отвечай: кто этот «С», постоянно фигурирующий в твоем дневнике?
Так, значит, это он! Он украл мой дневник!
– Сильван, Серж, Себастьен?
– Марк!
– Станислас?
– Послушай, Марк!
– Сильвер? Самсон?
– Хватит!
Пытаюсь вырвать у него из рук дневник, заставить его замолчать, но он упрямо продолжает:
– Сильвестр? Или Стивен? Твой американец, которому ты продала Бехлера, верно?
– Перестань, Марк!
Берет меня за руки и смотрит мне в глаза. Гнев не может скрыть его страданий.
– Саддам? Сатана?
– Стефани.
