Сумочка

он с ней или нет.

– Вот видишь! И ты убеждена, что у него завелась подружка. Так что не говори мне, что я не должна беспокоиться!

Нервно затягиваюсь. Майя протягивает пепельницу.

– Я не то хотела сказать. Ляпнула глупость… Клео, тебе нужно с ним поговорить. Ты должна узнать. Нельзя так все оставить.

Ну вот. Чувствую, как подступают слезы. Опять волнение в груди. Выжидаю, когда они начнут обжигать мне лицо. И стекать на диванчик. Майя, стоя передо мной на коленях, берет меня за плечи и заставляет посмотреть ей в глаза. Улыбаюсь сквозь слезинки. Подружки мои, верные и молчаливые. Потихоньку расслабляюсь. Нет смысла говорить об этом. Ты даже не представляешь, насколько ясно видят глаза, которые плакали.

Вытираюсь о подушку. Майя одергивает юбку, вздыхает и вытаскивает из сумочки упаковку таблеток.

– Держи. Чувствую, это поможет тебе выкарабкаться. Хватайся за соломинку, а не то пропадешь. И потом… Знаешь что? Хочешь, я сама с ним поговорю? Мне не составит труда, поверь…

– Это наше дело. Мне решать, где и когда я с этим разберусь.

Вместо завтрака я купила две пачки сигарет. И охваченная внезапным импульсом, преступным, но абсолютно непреодолимым, вернулась назад за бутылкой виски. Зачем? Я еще понимаю, взять у Майи парочку, но купить сигареты самой – это уже слишком. А виски? Проделать весь путь обратно, чтобы выпить средь бела дня? Я, которая раньше пила лишь по вечерам стаканчик или парочку, ну в крайнем случае три, и только хорошего качества. Пить сивуху, которую разливают в ночных клубах? Зачем? Чтобы сделать себе еще больнее? Но больнее уже быть не может – боль достигла апогея. Посмотрим…

Я закрылась в офисе галереи с лежащими передо мной пачкой бумаги, коробкой карандашей, полным до краев стаканом, спичками и пепельницей и принялась записывать произошедшие события в обратном порядке.

12 июля. Марк в Лондоне. Обед в «Пон де ля Тур» с агентом. Привез мне туалетную воду.

Примечание: агент. Он или она?

10 июля. Лондон. Чек на две сумочки. Обед в «Лобержин» у Гордона Рэмсея.

Испытываю чувство зависти. Марк никогда не водил меня в ресторан такого класса. Нет, один раз, когда предложил мне выйти за него замуж. Делаю большой глоток виски. Крепкий. Еще глоток. От алкоголя пощипывает глаза. От алкоголя ли?

9 июня. Сон. Совпадение или предчувствие? Я не верю в вещие сны. Впрочем…

Примечание: посмотреть в справочнике Ягеля.

Некоторые даты и события тоже казались мне странными, но тогда я не придавала этому значения. Поскольку доверяла Марку. Вернемся в прошлое…

17 декабря. Он был приглашен на день рождения к приятелю и в тот же вечер ужинал в ресторанчике. Я знаю это, потому что мне звонила его секретарша, спрашивая, со мной он ужинает или с клиентом. Я сказала, что с клиентом. Тогда это меня не тревожило: я находилась в Лондоне, пытаясь убедить Джулиана сделать выставку в моей галерее. Тот согласился, и я была счастлива. Конец истории.

Ноябрь. Марк нацепил новую пару серебряных запонок с сердечками и лягушками. Я сочла их посредственными и сказала ему об этом.

Примечание: они действительно ужасны. Невозможно представить, чтобы он мог купить их сам. Может, мать? Или ему подарили их на день рождении на работе?

Один или два месяца тому назад. Марк внезапно уехал на день раньше предполагаемого, объяснив это… кстати, чем? Не помню причины.

Еще была вечеринка по случаю выхода книги о Монори. Марк не пригласил меня, сказав, что там будут только журналисты и сотрудники издательства. «Понимаешь, я не могу поступать как мне захочется, только потому, что я начальник. Напротив, я должен подавать пример!» Мне показалось, что он перебарщивает, ну да ладно… Тем более что там действительно все происходит слишком уж официально. А потом… он немного струхнул, когда я сказала, что воспользуюсь этим обстоятельством, чтобы сходить в кино с женой его партнера.

Опустошаю стакан. Виски просто термоядерный! Воды, поскорее воды! Но прежде я ставлю вопрос ребром: «Он меня держал за… Нет… Я и была дурой весь этот год».

– Понимаешь, – говорю я Майе на следующее утро, – произошло самое ужасное, что может произойти. Или скорее… Не самое, пожалуй, еще хуже – это когда состояние безупречной любви переходит в отношение к человеку как к ненужной вещи. Второсортной. Удобной, но уже не волнующей. В какой– то степени… как к ценности, знаешь, как к картине Вайяра, но без того восхищения, которое испытывают при виде работ Лихтенстайна… или Опи. Ты понимаешь, о чем я?

– Да… То есть нет, не совсем. Выходит, что для Марка ты, несомненно, ценная вещь, которая тем не менее стала мозолить глаза, поскольку, находясь постоянно на одном месте, вся покрылась пылью.

Ну разумеется, пылью! А почему не морщинами, раз уж на то пошло? Я провожу пальцами по еще мокрому следу, который начинается под глазами, спускается вдоль носа и заканчивается в уголках губ. Соль оставила красноватые полоски, чувствуется легкое раздражение.

– Майя, я имела в виду, что он не только не любит меня… – Теперь это – факт, новая аксиома моих отношений с Марком. – Но он меня больше не уважает. Держит за идиотку, не способную догадаться о его интрижке.

– Ну что ты, Клео, он не держит тебя за идиотку.