— Заткнись.
— Знаешь, по-моему, пребывание в ином мире должно было существенно расширить твой словарь. Пройди курсы повышения квалификации или что-нибудь в этом роде.
Автомобиль накренился — Джером выбирался с переднего сиденья, а потом задняя дверца распахнулась, он сграбастал меня под мышки и поволок наружу. Судя по источаемой вони, он все-таки относился к мертвецам, но силы ему было не занимать. Бросив меня на дорогу, когда-то выровненную и посыпанную гравием, Джером двинулся в обход капота автомобиля. Я огляделся, щуря глаза. Примерно двадцать футов дороги отделяло нас от видавшего виды дома, обветшалого и покосившегося. Двухэтажный, старомодный, прямоугольный, он выглядел лет на сто — или, может, за ним совсем не ухаживали. Вокруг здания шла веранда, одна из тех, которые люди строят с целью ловить прохладные дуновения ветра, хотя в наших краях речь может идти только об относительной прохладе.
Я не узнавал этого места, что было странно, поскольку я вырос в Морганвилле, знал в нем все закоулки и укромные местечки. Если хочешь успеть повзрослеть здесь, навыки выживания необходимы. А значит, я сейчас не в самом Морганвилле. Поговаривали, что за его пределами есть фермы, но их обитатели редко появлялись в городе, разве что имели разрешение от вампиров или же искали быстрой смерти. Так что я понятия не имел, кто здесь живет, да и живет ли кто-нибудь, кроме Джерома, — в наши-то дни. Может, он уже съел мозги всех прежних хозяев, а я у него на закуску?
Я силился избавиться от веревок, но Джером крепко затянул узлы, и мои онемевшие пальцы плохо годились для выполнения этой задачи.
Когда я вышел на парковку перед закусочной, был конец рабочего дня, но сейчас огромное солнце на западе уже касалось пыльного горизонта. Приближался вечер, небо было расцвечено всеми красками, от ярко-алого до цвета индиго.
Извиваясь, я пытался передвинуть локоть таким образом, чтобы добраться до переднего кармана, где сотовый телефон терпеливо дожидался, пока я наберу 911, но ничего не вышло. А между тем, как выяснилось, время мое было на исходе.
Джером вышел из-за автомобиля, схватил меня за воротник рубашки и потащил. Я мычал, и молотил ногами, и вырывался, и бился, словно рыба на крючке, но в итоге оставил лишь чуть более широкий след в пыли. Я не видел, куда он меня тянет. Пальцы Джерома, касавшиеся моей потной кожи, казались холодными и сухими.
Бам-бам-бам — он протащил меня по острым и занозистым ступенькам, царапавшимся даже сквозь одежду, а потом темная наклонная крыша отрезала от меня зрелище заката. Крыльцо было ровнее, но не менее занозистое. Я снова попытался вывернуться, на этот раз приложив все свои силы, но Джером треснул меня затылком о деревянный пол. Снова красно-белые вспышки — мой личный сигнал чрезвычайного положения.
Когда они прекратились, я понял, что меня тащат через порог во тьму.
Вот дерьмо!
Всякая бравада покинула меня. Я был всерьез напуган, сердце колотилось как бешеное, и воображение рисовало тысячу ужасных способов погибнуть здесь, в этой вонючей, нагретой солнцем комнате. Я лежал на жестком заплесневелом ковре, мебель вокруг выглядела заброшенной и пыльной — по крайней мере, та, что еще не развалилась на куски.
Странно, но сверху доносился звук работающего телевизора. Шли местные новости. Официальные вампирские дикторы сообщали о незначительных происшествиях и международных делах — ничего, что могло бы взволновать массы населения. Не новости, а опиум для народа.
Звук наверху выключили, и Джером отпустил меня. Я шлепнулся на бок, потом лицом вниз, потом принялся извиваться, пытаясь встать на колени, но лишь набрал полный рот пыли. Позади послышалось сухое дребезжание.
Это смеялся Джером.
— Смейся, пока можешь, шут гороховый, — проворчал я и сплюнул.
Вряд ли он видел «Ковбой Банзай», но попытаться стоило.
Ступеньки заскрипели — кто-то спускался со второго этажа. Я сменил позу, потому что хотел увидеть злобного зверюгу, автора спектакля о моей, скорее всего, ужасной смерти…
Проклятье!
— Привет, сын, — сказал мой папа Фрэнк Коллинз. — Извини за все это, но я знал, что по доброй воле ты сюда не поедешь.
Веревки развязали — после того, как я пообещал быть хорошим мальчиком и не пускаться в бегство при первой же возможности. Отец выглядел в целом как обычно: недобрым, но сильным. Начинал он просто как грустный алкоголик, напивающийся время от времени, но после смерти моей сестры — несчастного случая или убийства, выбирайте сами — он совсем потерял контроль над собой. Как и мама. Как и я, если уж на то пошло.
Когда это произошло, отец стал все чаще из грустного алкоголика превращаться в злобного, беспробудного пьяницу, одержимого охотой на вампиров. Ненависть к ним копилась в нем не один год и взорвалась, словно старая тротиловая шашка, когда умерла мама. Возможно, она покончила с собой. Но мы с папой оба в это не верили. Во всем были виноваты вампиры — как и в прочих ужасах нашей жизни.
Так, по крайней мере, я считал раньше, а папа и до сих пор.
Я чувствовал исходящий от него запах виски. Джером, продолжая источать вонь тухлого мяса, плюхнулся в кресло в углу и теперь читал книгу. Забавно. В бытность живым Джером не сильно увлекался чтением.
Послушно сидя на старой, пыльной кушетке, — главным образом, потому, что онемевшие ноги меня не держали, — я пытался восстановить циркуляцию крови в пальцах. Обниматься мы с папой не стали. Он расхаживал по комнате, и растревоженные пылинки повисали в воздухе, мерцая в тусклом свете, пробивающемся сквозь грязные окна.
— Дерьмово выглядишь, — заявил папа, остановившись, чтобы рассмотреть меня.
Я поборол желание показать ему неприличный жест, как Марджо, потому что за это он просто выбил бы из меня все дерьмо. Вид его действовал на меня ужасно. Вроде бы я любил его, но в то же время мне хотелось его поколотить. Сам не знаю, чего мне хотелось, — разве что быстрейшего окончания всего этого.
— Здорово! Спасибо, папа, — сказал я и откинулся на кушетке, стараясь по мере сил выглядеть глубоко несчастным. — Я тоже скучал по тебе. Вижу, ты прихватил с собой всех своих друзей. Ох, постой!
В последний раз папа в буквальном смысле прикатил в Морганвилль — на мотоцикле, в компании хамоватых приятелей-байкеров. На этот раз никаких признаков их не наблюдалось. Интересно, когда они, наконец, велели ему отвалить и насколько в жесткой форме?
Отец не отвечал, продолжая пристально рассматривать меня. На нем была кожаная куртка с множеством молний, вылинявшие голубые джинсы и прочные башмаки. Примерно то же, что и на мне, минус куртка, потому что только тупой болван напялит куртку в такую жару. Папа, ты хоть представляешь, на что ты похож?
— Шейн, — заговорил он. — Ты знал, что я вернусь за тобой.
— Да, это действительно мило. При нашей последней встрече ты пытался взорвать меня вместе с домом, полным вампиров, помнишь? Как мое второе имя? Побочный Убыток? — Да, он пошел бы на это. Я слишком хорошо знал папу, чтобы рассчитывать на что-то другое. — Ты также оставил меня гореть заживо в клетке. Так что извини, если мои глаза не увлажняются при звуках музыки.
Выражение его лица не изменилось, будто это была всего лишь маска из грубой кожи, обветренной и обожженной солнцем.
— Это война, Шейн. Мы с тобой уже обсуждали это.
— Забавно, но я не помню, чтобы ты сказал: «Если тебя схватят вампиры, я оставлю тебя гореть, болван». Но, может, я просто подзабыл все детали твоего хитроумного плана. — Чувствительность в пальцах рук и ног начала восстанавливаться. Ощущение было не слишком приятное — словно я окунул их сначала в аккумуляторный электролит, а потом в щелок. — Я сам, может, как-нибудь и переварил бы это, но
