Учительская была недовольна, и естественник Амёба, отводя в сторону халдеев, жаловался, что Сашкец, 'в поисках популярности, действует очень неполитично и разбивает единый воспитательский фронт…'
Глава одиннадцатая
— Слышь, Розен! — крикнул Душка, мимоходом заглянув во второе отделение: — не отдашь сегодня трешку, завтра полтинник набавлю:
— Какую трешку? Я у тебя рубль брал.
— А ты считать умеешь?
— Умею…
— Рубль ты у меня когда брал?.. В январе. А сейчас апрель кончается. Не отдашь сегодня трешки, завтра три с полтиной будет.
— Да ты что? с ума сошел? — удивляется 'барон' Розен. — Два с полтиной на рубль насчитал… С Гоголя и получи!
— Как? — нахмурившись подходит к парте Душка: — как ты сказал, зануда? С Гоголя?.. Не отдашь?
— Факт, не отдам… Три рубля! — В морду хочешь?
— Дай! — вскакивает 'барон': — дай, попробуй.
Раздается звонкая оплеуха… Розен с воем хватается за покрасневшую щеку и падает обратно на парту…
— Ну? — спрашивает Душка. — Хватает? Будешь отдавать или нет?
— Уйди, — плачется Розен. — Откуда я тебе трешку возьму?
Новая оплеуха звонко отдается в классе, и снова воет 'барон'. Рисующий у окна худой и растрепанный новичок Андреев внезапно бросает краски и бледнеет.
— Оставь… Розена! — задыхаясь говорит он. — Под силу себе нашел, что ли?..
Это неожиданное вмешательство до того поражает Душку, что он действительно оставляет своего должника и глядит на Андреева.
— И ты, значит, в морду захотел?.. Смотри, схлопочешь, паразит…
— Сам ты паразит, ростовщик чёртов! Гадина ты!.. Сука!.. Сволочь! У нас таких гадов убивали прямо, в сортир головой сбрасывали…
— Сейчас по морде дам…
— А я тебе такого отвешу, что и не запросишь больше!
Синие душкины глаза становятся совсем темными; нежное, миловидное лицо белеет.
— Стыкнемся.
— Выходи.
Они становятся друг против друга. Худой и неуклюжий художник явно ощущает свое бессилие, глядя на ловкого красавичка-ростовщика. Душка, нахмуренный и злой, смотрит, куда бить… Противников сразу окружают ребята; лица всех мрачны я сосредоточены. Потом раздаются глухие крики:
— Дай ему, Андреев!
— Дай!
— Дай!
— Начни только!
— Не бойся!
— Не бойся, Андреев!
В комнате повисает страшная неощутимая угроза. Душка белеет до синевы и начинает отступать к двери… Чувствует, что сзади уже кто-то заходит… Сейчас —
— Душка! — слышится вдруг из коридора голос Фоки: — куда тебя черти занесли?.. Ждать себя только заставляешь! Идем!..
Ваську Андреева прислали из провинциального реформаториума. Прислали потому, что он сам настойчиво просил отправить его в Питер, где хотел учиться рисованию…
Худой, длинный, неуклюжий, с растрепанными жидкими волосами, с папкой рисунков, с ящиком красок, Андреев появился в Шкиде в середине апреля. Его посадили во второй класс, и он, обосновавшись у окна, принялся за карандаши и краски, рисуя портреты ребят.
И шкидцы сразу прониклись почтением к новичку, хотя он не обращал никакого внимания на происходившее вокруг него, рисовал, читал и непонятно чудил.
Когда в Шкиде в первый раз с зимы открыли окна. Андреев поставил на подоконник стул и, усевшись на нем, принялся рисовать эскиз, поплевывая по привычке в сторону. Плевки шлепались на панель, на головы и лица прохожих, и вскоре внизу уже собралась и шумела достаточная толпа.
Тогда Андреев встал во весь рост на подоконнике и, вытянув руку, произнес:
— Умолкни, чернь непросвещенна! — и сбросил на улицу стул.
Озлобленная 'чернь' не умолкла, а подступила к дверям и начала ломиться в Шкиду… Ребята сбегали в четвертое отделение, и там Фока, обличьем похожий на халдея, сошел вниз, открыл дверь и, приняв протянутый стулик, сообщил бушующим гражданам, что воспитанник сумасшедший, сейчас сидит в смирительной рубашке и будет отправлен в сумасшедший дом.
Этот-то Васька Андреев, после неудавшейся своей стычки с Душкой, увидел, что никто из ребят не расходится. Вполголоса начался разговор, и после недолгого препирательства решили крыть Душку вечером в спальне…
Почуявший недоброе Душка пришел в спальню не один, а в одно время с Фокой, Иошкой и своим другом по амурным делам третьеклассником Бобром.
На его кровати в ногах сидел Андреев, кругом в проходах и на постелях толпой громоздились ребята, в стороне стоял Купец, которого упросили перехлестнуться с Фокой, если тот станет заступаться за ростовщика.
И те, кто пришел с Душкой, сразу поняли, что если они помогут ему, — их будут крыть заодно: в спальне собралось человек семьдесят ребят — почти вся Шкида.
Душка увидел, как опустились глаза у Иошки, Фоки и Бобра, — они остановились у кроватей, не глядя на собравшихся, принялись торопливо раздеваться, а он продолжал идти к своему месту, навстречу толпе, навстречу темным ожидающим лицам, тяжелому болезненно-неизвестному страху.
Толпа расступилась перед ним и снова сомкнулась за спиной…
Навстречу встал Андреев. Рядом с ним оказался Розен с толстой, сложенной вчетверо велосипедной цепью, которую принес Лепешки в доказательство, что его велосипед не 'мифология'.
— Ну, — сказал Андреев, — теперь стакнемся? Душка опустил руку в карман, нащупывая нож.
— Я с тобой драться не буду, — тихо сказал он.
— Нет, будешь! — закричал, вспыхивая Андреев! — Будешь, гадюка, я тебя заставлю… Слышишь?..
— Я драться не буду…
— Будешь!..
— Не буду.
— Будешь!!!
Ребята сдвигались вокруг плотной непроходимой толпой. Розен вытягивал вперед велосипедную цепь. Иошка, дрожа, стаскивал и срывал одежду, срывал ботинки, спеша раздеться и броситься в кровать…
— Ну? будешь?
— Пойдем в класс… Один на один… Тогда буду. — Ага! — Закричали в толпе. — Испугался, сволочь!.. Дай ему, Андрюшка…
