— Я тебя, голубчика насквозь вижу!.. Ты так и знай, что воровства и хулиганства я не потерплю! Стой смирно! Выпрямься!.. Вынь руки из кармана!.. Ты у меня здесь по-другому заговоришь… Что?.. Что ты там бормочешь?
— Я ничего… — потерявшись, прошептал Химик. Он никак не мог догадаться о причине гнева заведующего, зная за собой только одну вину: украденные у торговки по дороге в Шкиду две пачки папирос.
'Но как он узнал?' думал Химик.
— То-то, ничего. Если не нравится, можешь убираться на все четыре стороны. Я воров и хулиганов не держу!.. — Викниксор закашлялся и приказал:
— Уведите!..
— А вы обратили внимание, Виктор Николаевич, — спросил в учительской Сашкец, — что новичок — инвалид?
— Нет, не заметил.
— У него нет левой руки.
Не успел Химик осмотреться в гардеробной, как воспитатель заторопил его, и они отправились в класс.
По первоначалу урок промелькнул быстро. Природовед — тусклое, обсыпанное пылью существо в пенсне и черной студенческой тужурке — громким и вялым голосом объяснял про хитиновый покров. Что такое хитиновый покров, — новичок, понять не успел, потому что урок кончился.
В перемену Химика окружили шкидцы и стали рассматривать. Кто-то спросил фамилию — Химик ответил. Он удивлялся, что к нему не пристают и не задирают. Потом сосед его по парте, маленький и пухленький шкидец, по прозвищу Мышка, стал рассказывав про Шкиду. Прозвали этого шкидца Мышкой за маленький рост, круглость и внешнюю тихость.
Тихостью в Шкиде называлось умение тихо и незаметно делать 'дела', что весьма успешно он проделывал с викниксоровской мамашей.
Эта подслеповатая, еле двигающаяся старушка, прозванная шкидцами Совой, готовила обычно на общей кухне. Всегда околачивавшийся там, имевший пристрастие к еде, Мышка, когда видел, что готовится что-нибудь по его вкусу, тихонько исчезал из кухни и, притаившись в темной прихожей около викниксоровской квартиры, терпеливо поджидал Сову.
— Витенька, — входила к Викниксору старушка, — сядь, покушай котлетку! — и протягивала перёд собой подносик.
Протягивала и не замечала своими уставшими жить глазами, что на подносике, кроме пустой тарелки, ничего больше не было, а Мышка в другом тёмном углу уже хрустел заботливо поджаренной котлеткой.
Ел осторожно, откусывая по маленькому кусочку — совсем по-мышиному…
Воспитателей Мышка величал халдеями, заведующего Викниксором, природоведа Амёбой, а высокого воспитателя Кирилла Ивановича знал попросту Кирой.
Со следующего урока начались Химиковы мучения. Каждый преподаватель вызывал его к доске и заставлял отвечать. Химик поспешно вылезал из-за парты, выходил вперед, но молчал. Глаза были опущены вниз, и лицо принимало привычное выражение — мрачное и тупое.
Худшие ожидания новичка оправдывались: в Шкиде действительно учились много. До обеда он вытерпел четыре урока, а на седьмом (третьем после обеда) его начало мутить.
— Ну что, кончились? — спросил он у соседа, когда прозвенел звонок и ребята начали вытаскивать шапки.
— Ум-гу… Два часа до ужина гулять можно…
— А потом?
— Потом — ужин.
— Не-е… После ужина что?
— Уроки опять. До чая… — И Мышка, напялив шапку-треух, убежал, а Химик медленно поплелся в зал.
Ребят в школе уже не было. Кто ушел на двор, кто на улицу, кто на дальнюю прогулку. И в этой гулкой тишине пустынного здания новичок почувствовал себя уютнее.
Он два раза съехал по перилам, покатался на подметках по свеже-натёртому паркету и пошел осматривать Шкиду.
Наверху ничего интересного не было, — детдом как детдом, только почище и поопрятнее, чем в институте у Подольского. Тянулись одной линией классы; умывалка, музей, спальни, гардероб.
Внизу тоже всё, что полагается в детдомах; кухня, спальня мочевиков, учительская, столовая. За столовой — класс четвертого отделения и дальше ещё комната с вывеской: 'Коллектив Юнком. Клуб'…
Химик вернулся назад и стал на площадке.
Сбоку была какая-то дверь, за этой дверью ещё дверь и коридор. Коридор освещало маленькое оконце. Оконце освещало двери маленького чуланчика, запёртого висячим замком.
Химик быстро оглянулся и прислушался. Потом ловко и умело сбил замок и юркнул в чуланчик. Обшарить его было делом одной минуты, но там ничего, кроме старых войлоков, не оказалось.
'Запирают еще', подумал Химик, пряча за пазуху замок и осторожно выходя на лестницу.
Химик опять поднялся наверх и остановился в дверях пустого зала. Массивные ручки литой бронзы, изображавшие геральдических львов, заинтересовали его. Он осторожно погладил холодный металл. Подергав ручки в стороны, он посмотрел винты и быстро пошел к себе в класс. В классе новичок запрятал сбитый замок в угол своей парты, из парты достал отвертку и опять двинулся в зал.
Но там уже были шкидцы. Двое ребят медленно ходили по кругу и разговаривали. Один, волосатый, на длинных кривых ногах и в долгополом пальто, упрямо и без выражения убеждал своего соседа, которого звал Иошкой, что Пушкин — реакционный писатель. В доказательство долгополый блеющим голосом декламировал:
Иошка звал своего соседа то Косей, то Козей, то Козьей Ножкой, нервно размахивал худыми руками и, брызжа слюной, доказывал, что Пушкин революционер.
В доказательство он читал:
— Задрыги, — забормотал Химик. — Не могли у себя в классе наговориться. Только с дела сбивают…
А Иошка с Косей ходили и спорили. Кося блеял как коза. Иошкин нос покраснел и походил на пуговку.
Но вот, наконец, парочка решительно направилась в коридор. Химик обрадовано вздохнул и сжал в
