– Вам всем нужно пять минут, – сказал Гектор.
Она нахмурилась:
– Нам всем?
– Вы далеко не первая, солнышко. – Гектор отпил глоток апельсинового сока и затушил окурок сигареты. – Скажите, сколько тут вас, «ученых», собралось в Сан-Вэлли на эту конференцию Хемингуэя?
Она пожала плечами.
– Сотни две?
– И я думаю, что каждый из них обязательно обратится ко мне, – сказал Гектор. – Как вас зовут, солнышко?
– Ребекка. Ребекка Стюарт.
Ребекке на вид было двадцать три или двадцать четыре года. Светлые волосы высоко подняты и закручены в осиное гнездо, в котором наверняка застряла бы пуля. Голубые глаза постоянно бегают.
– Сначала я решила, что вы, скорее всего, актер. Знаете – Уильям Холден? Затем посмотрела внимательнее и сверилась с фото в буклете, которые раздают на конференции. Вот тогда я вас узнала. – Она улыбнулась слегка кокетливо. – Гектор Ласситер – последний из писателей «Черной маски». «Последний, кто остался из Потерянного поколения». Привлекательный мужчина, автор романов, сценарист и путешественник. «Человек, который проживает то, что пишет, и пишет то, что проживает». Вы почти так же знамениты, как и Папа, мистер Ласситер.
Гектор выдавил улыбку: ее последнее высказывание сильно его задело.
– Видимо, мне повезло. Вы самая хорошенькая поклонница Хемингуэя, которая заинтересовалась и моим творчеством, Бекки. Однако я интервью не даю. Даже таким симпатичным молоденьким девушкам, как вы.
Она надула губки:
– Но вы же единственный, кто знал Папу еще в те далекие дни, в Париже и Италии. Говорят, что вы единственный, кого принимает миссис Хемингуэй. – Ее слегка косенькие глазки расширились. – Вы же главный оратор!
В былые времена Гектора в самом деле многие считали «человеком, который проживает то, что пишет, и пишет то, что проживает». Это был ошейник, который повесил на Гектора Энтони Бучер[6] в начале тридцатых годов, он прижился, потому что оказался слишком близок к правде.
Гектор не мог отрицать, что события его жизни всегда ложились в основу его художественных произведений. Эта тенденция с годами углублялась и становилась более сложной. Это делало воспоминания не только утомительным занятием для Гектора, но даже опасным для его работы, поскольку слишком обнажало сам костяк, на котором был основан его художественный вклад.
А Гектор любил оставаться в курсе дела: какими бы вялыми и недалекими ни были их беседы, ему все равно было интересно слышать этих так называемых ученых и молодых интеллектуалов. Ему куда занимательнее было раскрывать их и использовать в своих произведениях, чем копаться в памяти для поддержки их эфемерной учености.
Гектор вытряхнул из пачки «Пэлл Мэлл» еще одну сигарету. Он поколебался, глядя на голубой огонек своей зажигалки «Зиппо».
– Вы правы, милая, – сказал он. – Я согласен выступить перед
– Но, мистер Ласситер, вы ведь там были!
– Вот что я вам скажу, Бекки: приходите послушать мой доклад. Я сделаю все возможное, чтобы заставить вас почувствовать, что вы тоже там были. Все вы.
Гектор собрал бумаги, разложенные перед ним, и сунул их назад, в папку. Он не мог отвести от нее глаз. Эта стопка бумаг занимала его мысли уже несколько дней, подминая под себя все на пути, подобно катящемуся камню.
Рукопись в папке была настоящей причиной его появления в Айдахо.
Несколько недель назад с Гектором связался задыхающийся от волнения торговец книгами. Он заявил, что наткнулся на старую рукопись Гектора, относящуюся к началу двадцатых годов. Торговец книгами жаждал получить дополнительную информацию относительно своей удивительной находки и действительного автора этого рукописного творения, дабы содрать побольше драгоценных долларов с какого-нибудь клятого коллекционера.
Когда торговец передал ему содержание рассказа, Гектор похолодел. Слишком хорошо он помнил это произведение.
И уже давно смирился с его потерей.
Гектор отдал написанный от руки набросок вместе с другими драгоценными работами Хемингуэю в Париже много лет назад. Папка затерялась среди бумаг самого Хемингуэя, когда их упаковывала его первая жена Хэдли, и затем была безвозвратно утеряна, когда Хэдли оставила чемодан со всеми бумагами без присмотра на Лионском вокзале в 1922 году.
Потеря рукописей Хемингуэя поссорила его с женой и привела к их разрыву. Много лет спустя Хэдли все еще извинялась перед Гектором за утрату его работ вместе с рукописями мужа.
Когда рассказ, который канул в неизвестность, вдруг появился несколько недель назад, причем передавался из одних загребущих рук в другие, Гектор не знал, что и подумать.
Сначала он прикинул – не соврал ли Хемингуэй относительно кражи чемодана много лет назад? У Хема всегла имелась склонность приукрасить, расцветить… рассказывать невероятные истории о себе и о других. В те давние годы Гектор прощал Хемингуэю эти недостатки, хотя никому другому он бы их не простил. Ведь в конечном итоге Хем был собратом по перу, поэтому грань реального и того, что появлялось на страницах, стиралась. Гектору также довелось читать многое из того, что у Хемингуэя якобы украли. И то были вовсе не первосортные произведения Хема. Но миф о том, что всю его прозу сперли? Что же, это был милый трагический эпизод в биографии молодого писателя. Кое-что возбуждающее для публицистов и даже биографов. Задумка с дальним прицелом.
Но все же Гектор не смог поверить, что Хем мог пойти так далеко.
Тогда он начал думать, а не была ли вруньей Хэдли Хемингуэй?
Он выследил Хэдли, нашел ее в доме в Чокоруа, лесистой и гористой местности в Нью-Гемпшире, где она теперь жила со своим вторым мужем, ушедшим на пенсию журналистом, превратившимся в поэта. Гектор полчаса проговорил по телефону с Хэш, как он ее ласково называл в старые времена в Париже. Бывшая первая жена Хемингуэя сумела убедить Гектора, что чемодан был действительно украден, что все было точно так, как она рассказывала несколько десятилетий назад. Она даже снова поплакала – обида оставалась такой же горькой, как и раньше.
Хэдли снова бесконечно извинялась перед Гектором за то, что потеряла его рукописи сорок три года назад. Гектор повесил трубку после того, как несколько раз уверил Хэдли, что давно ее простил. И возненавидел себя за то, что разбередил старую рану.
Если Хем и Хэдли не лгали, значит, тут замешан кто-то третий, и есть надежда, что другие утерянные работы Гектора – и Хема – могут быть найдены.
Попытки Гектора проследить, откуда появилась рукопись, через продавца редких книг не принесли успеха: все проделывалось через посредников. И это тоже вызывало недоумение.
И все же должен же быть какой-то путь…
Гектор покачал головой и взглянул на Бекки. Перед ним сидела так называемая специалистка по Хемингуэю, и тем не менее она ничем не могла ему помочь.
Он мысленно улыбнулся: если посвятит ее хотя бы в малую толику своих мыслей, бедняжка наверняка впадет в столбняк в профессорской вариации. Допил виски. Закрыл блокнот и надел колпачок на ручку. Похлопал молодую женщину по руке:
– Вам не стоит заниматься изучением умерших писателей, Бекки. Я знаю, Хем фигура значительная – самая значительная из всех нас, наверное, – но перестаньте гоняться за призраками. Прекратите суетиться по поводу произведений других людей. Идите и напишите свой собственный роман.
