Желоб не был грязным, шлось нам легко, как по лестнице. Когда я поднимал голову, то видел только спину шагающего все медленнее чужака. Еще один последний, гладкий, словно отесанный камень, и мы стали на скальной полке. Только тогда я выпрямился, глубоко вздохнул и осмотрелся.
Ширина полки не превышала тридцати метров. Ее ёжий коай проходил над цветной скалой. На противоположной стороне, прямо из плоскости вырывалась в гору вертикальная или даже слегка нависающая стена. За стеной узкое вверху устье желоба. Просвет между скальной стеной и корпусом ракеты показывал нагромождение глыб, уходящее в пропасть. За распадком, немного ниже уровня платформы виднелся прямоугольник вездехода со светлым пятном шлема Фроса.
Вокруг, куда ни глянь, острые скальные иглы, мощные башни, усаженные ребристыми склонами, Хребет должен быть молодым, он вырастал из приморской равнины, не предшествуемый никакими предгорьями, и какими холмами, покрытыми растительностью.
Но такой территории среди гор, от которых даже сейчас веяло дикой суровостью и угрозой, приземлились пришельцы с Третьей. Это было сумасшедшее предприятие, лишенное всяких шансов на успех. Я назвал бы его самоубийственным, если бы существовала хоть тень подозрения, что выбор места приземления сделан сознательно.
Я сделал несколько шагов вперед.
Поверхность плиты спадала в сторону ракеты широкими ступенями с низкими закругленными гранями, образуя как бы застывшее озеро. Ее украшали разлетавшиеся радиально углубления, там и тут заполненные скальной массой. Я сошел с нее на несколько метров и дотронулся до панциря. Мне не требовалось напрягать память, чтобы вспомнить строение кораблей этого типа. Описания оборудования первой эмиграционной экспедиции были достаточно распропагандированы в сотнях тысяч различнейших публикаций от школьных учебников до плакатов и сувенирных галографий. Еще меньше труда требовало преставление ситуации, возникшей при приземлении. Непрерывно работая дюзой главной тяги, корабль растопил слой камня и вплавился в него кормой на глубину не менее десяти метров. Ее корпус был теперь неестественно укороченный, но несмотря на это в сравнении с нашими машинами, кружащими по всем возможным орбитам солнечной системы, он казался огромным. Нос ее почти пропадал из поля зрения, отбрасывая тень на стометровой скалистой стене, словно стрелка гигантских солнечных часов.
В таких сигарах люди отправлялись к звездам!
Не следовало мне сюда приходить. Достаточно было бросить взгляд из кабины вездехода, чтобы убедиться, что тут они сказали правду. Корабль, на котором они прибыли со своей планеты, не вернется туда никогда. Его панцирь не будет тереться об атмосферу, чтобы ринуться в пустоту.
А о том, чтобы вырвать ракету из скальной трясины в этих условиях и этом окружении, мог думать только сумасшедший. Не говоря уже о том, что перенесение отсюда корабля в вертикальной позиции на какую-либо площадку, с которой с грехом пополам удалось бы стартовать, превышало возможности даже земных спасательных отрядов, оснащенных многими вспомогательными конструкциями…
Нет, эта четверка останется на этой планете, окружающей их отовсюду, как самая ловушка! Конечно, если они действительно прибыли на этом корабле с Третьей. И если, кроме него, здесь не приземлились другие! Не приземлились или не приземлятся через несколько дней или недель.
Эту последнюю возможность, казалось, исключало состояние, в котором мы застали чужой экипаж. Лишенные жизненной энергии, они не смогли пустить в ход ни термоядерный реактор, ни синтезаторы в отсеке снабжения. День за днем, час за часом их организмы сгорали, как костры, в которые не подбрасывают больше веток. Приспособленные, как звери, больше того — как растения, в убийственной для их расы среде, они попросту умирали с голода.
Я водил взглядом по хрупкому, выжаренному как кость, панцирю и внезапно, как можно только неожиданно, во мне проснулся пилот. Мне стало жаль корабля!
— Вы что-нибудь слышали о холодной посадке? — спросил я со злостью.
Он повернул лицо в мою сторону. Его брови пошли вверх. Ждал.
— Ничего не знаешь, правда? — прошипел я. — Тебя завели в ракету, сунули в руки инструкцию и включили зажигание. И ты не спросил, сохранился ли у вас хоть кусочек другого корабля, кроме этого! Ты понятия не имел, кого здесь встретишь! Ты просто прилетел подышать двуокисью углерода, так как твои родители пришли к выводу, что воздух очень уж человеческий! Случайность… чистая случайность, что здешняя атмосфера — как раз двуокись углерода и что ни на одной планете, кроме этой, не было земной станции! Говори, или…
— Слушай, Мур, — в голосе Фроса звучало замаскированное беспокойство, — надо возвращаться. У Моты на шее трое… Может, из них удастся что-то выжать!
— Я из них выжму, — буркнул я. — Только в средневековье не разрешалось проводить опытов со зверями…
— Наконец-то я услышал это, — внезапно раздался тихий голос рядом со мной. Он казался едва слышным, может быть потому, что его несли не радиоволны, а наружные микрофоны.
— Что ты услышал? — рявкнул я.
— Давайте возвращайтесь…. — повторил в наушниках Фрос. — Мота может иметь хлопоты с теми…
— С первой минуты, — голос чужака зазвучал чуть живее, — меня заставляло задумываться ваше поведение. Вы пустили аппаратуру. Дали нам есть. Пробуете с нами говорить, вместо того, чтобы выбросить нас снаружи и захлопнуть люк. Это что-то новое в наших взаимоотношениях, правда? Я знал, что вы ведете какую-то игру. Теперь я понял. Вы ищите старый экипаж станции. Чего-то ожидаете от нас. Но не можете выдержать терпеливо. Не получая сразу нужной вам информации, помимо воли начинаешь говорить своим обычным языком. Зря трудитесь! О делах, касающихся города, вы не узнаете от нас ничего. Мы и так туда не вернемся. А тех, со станции, поищите скорее у себя…
Он замолчал. Секунду переводил дыхание, после чего глухо закашлялся. На его лбу заблестели капельки пота. Разговор явно давался ему с трудом. Я заметил так же, что когда он открывал рот, у основания шеи, под воротничком комбинезона, у него выступают какие-то шишки или наросты, словно пузыри. В соединении с тонкими чертами его лица, взглядом, звучанием слов, было в этом что-то, вызывающее отвращение.
Но в тот момент мое внимание привлекло только то, что я услышал. Недоразумение!? Я открыл рот, чтобы ответить и внезапно мне пришло в голову, что нет смысла спешить. На объяснения всегда будет время. Может, как представители их конкурирующего звена, мы узнаем больше, чем солидарно
