— Угу…
— Еще несколько шагов, — ответил Мота.
Наушники снова зажужжали.
Наступила тишина.
Вершина была рядом. Метр, другой и наши тени сравнялись с краем грани. И с некоторого времени я заметил, что море начинает менять цвет. Мелководье, — подумал я.
Но это не было мелководье.
Мы сделали еще три, может быть, четыре шага и оказались на плоской плите, полого спадающей к недалекому пляжу.
Она была каменистой, тут и там отмеченная как бы призмами гравия, грязно-фиолетовая, темней, чем ведущая к ней равнина.
Море, однако, от самого берега приковывало взор грязноватой зеленью.
Мота остановился как вкопанный. С необычайной для него поспешностью передвинул у себя на плече панель калькулятора.
— Что-то новое? — спросил я.
Он только нетерпеливо помотал головой.
Несколько секунд он производил и проверял вычисления, после чего поднял голову и огляделся.
Слова были излишни. Куда только достигал взгляд, перед нами расстилалось пустое пространство океана.
Мне показалось, что в отдалении, где зелень прибрежных вод мутнела и гасла, я различаю отражение свисающих с небосклона пейзажей. Но там нам нечего было искать. Зато здесь, где Мота просидел десять лет в панцирной, образцово экипированной станции, откуда еще два часа назад шел в эфир регулярный целенаправленный код, виднелось только море, покрытое зеленоватым кожухом как бы редковатой травы. Эта зелень была здесь чем-то настолько необычным, как вид голубого газона в Лондонском парке.
Мота еще раз окинул взглядом побережье потом дал мне знак рукой и отступил на несколько шагов. Я пошел за ним.
Мы широкой дугой обогнули седловину, а после поднялись на ней снова, на этот раз выходя и подножья той глыбы, торчавшая как одинаковая башня. Не прошло и пяти минут, как мы вступили в тень, падавшую со скального козырька.
— Что ты хочешь делать? — спросил я приглушенным голосом.
— Подожди…
Он низко наклонился и медленным шагом шурша рукавицами по каменной плите, гладкой в этом месте, словно отполированной с помощью воды, начал огибать скалу.
Я подождал несколько секунд и пошел по его следам. Снова перед моими глазами был простор океана, где по точным координатам или картам, исправляемым десятилетиями, должна была находиться станция. Седловина немного расширялась в этом месте, за глыбой еще продвигалась еще на метр, а может полтора, под гору и только потом переходила в скатывающийся к пляжу склон.
Поэтому ниша у подножия скалы получила что-то вроде хорошо укрепленного бруствера. Это был не самый плохой наблюдательный пункт. При условии, что в поле зрения должно было разыграться или проявиться что-то, что следовало наблюдать.
Мота стоял с минуту, сгорбившись, словно баллоны на его плечах внезапно потяжелели, после чего пробормотал что-то невразумительное себе под нос и удобно улегся на бок с головой, повернутой в сторону пляжа. Потом он ободряюще поглядел на меня и показал на место рядом.
Грунт здесь покрыт был тонки слоем утрамбованной пыли. Лежать на нем было неплохо, особенно после нескольких сасов марша. Наши ноги находились внутри скального навеса, голова и плечи покоились на естественной насыпи. Мы могли бы лежать так неделю. Во всяком случае, двадцать четыре часа. Именно на столько оставалось кислорода в плоских профилированных баллонах, являвшихся, как и скафандры, новейшими достижениями конструкторов.
— Тут приятно, — пробормотал я. — Что это — та зелень в море?
Мота долго молчал. Наконец он пошевелился, поправил ремни на плечах, зашипел, словно у него что-то заболело, и объяснил:
— Это именно та неожиданность, которую ты так выпрашивал! На этот раз настоящая! Не как те залежи…
Мне потребовалось порядочно времени, чтобы собрать мысли.
— Нигде здесь ты ничего такого не видел раньше?
— Угу…
Наушники коротко щелкнули, мгновение головы нам сверлили перемешанные сигналы, потом раздался звонок и нетерпеливый голос Фроса, спрашивающего:
— Что с вами? Видите станцию?
Мота снова вздохнул и не спеша потянулся к аппарату на плече.
— Видим океан, — сказал он беззаботным тоном. — Дай координаты станции!
— У тебя же они есть… что случилось? — удивился Фрос.
— Есть, — буркнул Мота. — Ну так?
