прилечь.
Свет раздражал меня. Глаза воспалились и болели. Горло пересохло, как будто кто-то ободрал его напильником.
— Это уже третья смерть, — воскликнул я. — И всем наплевать на это. Неужели людей не насторожат все эти смерти!
Начальник поезда и представитель полиции не обратили на меня никакого внимания. Они обсуждали, как снять с поезда труп Хэтчера.
— Послушайте, — заявил майор Райт. — Я, конечно, люблю свою работу, но с меня достаточно и одного трупа за вечер. Ради Бога, ложитесь спать. Это — двойной приказ. По медицинской линии и по военной.
— Ладно, — сдался я. — Побеседую с вами завтра.
— Спокойной ночи, приятных снов.
Когда я уходил, то слышал слова доктора, обращенные к начальнику поезда. Он предлагал закрыть веки Хэтчера, потому что роговая оболочка глаз умирала и приобретала коричневый цвет.
Лесенка, чтобы подняться на верхнюю полку, была наготове. Когда я начал туда взбираться на нетвердых ногах, то заметил, что лампочка у Мэри за занавеской нижней полки все еще горела.
— Сэм? — Я увидел белую руку, раздвигавшую тяжелую зеленую занавеску, а потом и ее лицо, вымытое на ночь. С зачесанными наверх волосами, она выглядела простенько и очень молодо, как нимфа, выглядывающая из-за зеленых ветвей.
— Доброй ночи, — произнес я.
— Сэм, что с вашим лицом? Что-нибудь случилось?
— Потише, вы всех разбудите.
— Я не буду говорить тише. Хочу, чтобы вы мне все рассказали. У вас на виске синяк. И вы весь в грязи. Подрались?
— Нет. Все расскажу завтра утром.
— Нет, расскажите сейчас. — Она потянулась и взяла меня за руку. Беспокойство, отразившееся на ее лице, показалось мне настолько лестным, что я чуть не рассмеялся.
— Если вы настаиваете. Подвиньтесь.
Я присел на край ее полки и тихим голосом, который становился все более хриплым, рассказал ей; что произошло.
Несколько раз она повторила:
— Но вас могли убить!
Когда она произнесла это во второй раз, я сказал ей:
— Хэтчера и убили. Господи, я не верю, что это — несчастный случай. Может быть, эта отравленная бутылка предназначалась для меня.
— Но как мог кто-либо знать, что вы будете пить из нее? К тому же вы сказали, что в дне бутылки была просверлена дырка и затем заделана. Этого нельзя было сделать в поезде.
— Не знаю. Но теперь уверен, что больше не притронусь к спиртному, пока не найду концы всей этой истории.
Моему внутреннему взору открылось печальное зрелище, которое некоторое время назад представлялось очень веселым: я и Хэтчер расположились в потертых кожаных креслах курительной комнаты и напиваемся до смерти или почти до смерти. Сильное отвращение заставило меня впервые в жизни мысленно стать на сторону Христианского женского союза умеренности.
Пережитое настолько ярко запечатлелось в моей памяти, что я мысленно видел мельчайшие подробности: коричневую бутылку на полу, тонкие губы Хэтчера — шевелившиеся, когда он писал письмо.
— Интересно, в поезде ли оно еще? — задал я сам себе вопрос.
Видимо, я произнес его вслух, потому что Мэри спросила:
— Что?
— Письмо Хэтчера. Он дописывал письмо, когда я находился рядом с ним, а потом пошел в вагон- ресторан, чтобы опустить его в почтовый ящик. Может быть, письмо все еще там.
— Вы думаете, в нем содержится нечто, имеющее отношение к его смерти?
— Вполне может быть. Я сейчас же пойду в вагон-ресторан.
Я подался вперед, чтобы подняться, но она удержала меня:
— Нет. Схожу я. Вы выглядите ужасно, Сэм.
— Признаюсь, я испытываю головокружение, как будто отправляюсь куда-то вплавь.
— О, бедненький. — Она потрепала меня по руке. — Пожалуйста, ложитесь в кровать.
— Посмотрите, нельзя ли прочитать фамилию и адрес на этом письме через стеклянные стенки ящичка.
— Хорошо, я постараюсь.
Я поднялся по лесенке на свою полку. Она мне показалась очень высокой. Снять китель стоило таких больших усилий, что я даже подумывал о том, чтобы просто свалиться и заснуть, не раздеваясь. Я услышал громкий шорох занавесок, когда Мэри отбросила их, а затем мягкие быстрые ее шажки в направлении вагона-ресторана.
Потом мое внимание привлекли более тихие звуки, такое осторожное передвижение ног, что это вызвало подозрения. Я слегка раздвинул занавеску и выглянул. Мимо меня, вслед за Мэри, проскользнул мужчина, двигаясь быстро и вкрадчиво, как пантера по лесной тропе в джунглях, на которую походил проход в вагоне. Я смог увидеть лишь его голову и плечи, но по их форме сразу же узнал, кому они принадлежат.
Когда дверь в конце вагона мягко закрылась, я спустился по лесенке и пошел следом. Разгоряченный переживаниями и волнениями, я так сильно возненавидел мужчину с глазами-бусинками, что в душе надеялся застать его на месте преступления. Он напоминал зверя, который подкрадывается к добыче. Я чувствовал себя так же.
Но когда я оказался на трясущейся, продуваемой ветром площадке перед входом в вагон-ресторан, увидел его через стеклянную дверь: он просто стоял и ничего не предпринимал. Я открыл дверь, совершенно не стараясь скрывать своих действий, и пошел в его направлении. Он вздрогнул и повернулся, сделав быстрое плавное движение. Его правая рука бессознательно прыгнула к левому плечу. Когда я проходил мимо, то намеренно коснулся его и почувствовал твердый предмет с левой стороны его груди. Под пиджаком мог быть пистолет в кобуре.
Он следил за Мэри, сидящей возле почтового ящика в конце погруженного в полумрак вагона. На сиденьях дремали пассажиры. Я направился к ней, перешагивая через вытянутые ноги и одновременно стараясь не потерять из виду мужчину, стоявшего в тамбуре. Услышав мой голос, Мэри вздрогнула. В правой руке она держала щипчики для прореживания бровей, а в левой — письмо Хэтчера.
— Положите его обратно, — хрипло прошептал я. — За вами наблюдают, а соваться в почтовый ящик — федеральное правонарушение.
— Вы меня не предупредили об этом.
— Я попросил только попытаться прочитать адрес через стекло. А теперь положите письмо обратно.
В моем голосе чувствовалось такое напряжение, что ее рука инстинктивно дернулась, и письмо провалилось в щель.
— Адрес прочитала?
— Нет, по вашей вине не успела.
Я посмотрел через плечо, но в тамбуре уже никого не было.
— Я не хотел навлекать на вас неприятности. Там стоял мужчина, который наблюдал за вами.
— Кто? — Зрачки ее глаз расширились, отчего они стали почти совсем черными. Рот казался нежным и уязвимым, а руки слегка дрожали.
— Черноволосый мужчина с глазами-бусинками. Сегодня утром он сидел с нами в одном вагоне.
— Вот как!
Я наклонился и попытался прочитать на конверте адрес, но не мог. Пришлось воспользоваться
