— Я видел множество дурачков, которых босс обвела вокруг пальца, сказал Рене. — Ты действительно ведешь себя иначе, чем они. Я уже давно понял, что ты попытаешься заключить с нами сделку. Но ничего у тебя не выйдет.
— Сдавай, — сказал Рауль.
— Заткнись. Винтер, я не понимаю, как ты можешь на что-то рассчитывать. Через три дня на борту яхты ты будешь шелковым, как овечка. Она оберет тебя до нитки, а потом еще немножко развлечется с тобой и выбросит вон. Не в твоих силах тут что-либо изменить.
— Сдавай, — снова сказал Рауль.
— Лучшее, на что может рассчитывать миссис О'Рурке — это войти со мной в долю.
— Обязательно передам ей это. Она изрядно позабавится.
— А я, думаете, не предполагал, что все может так обернуться? Деньги выдадут только по моей фотографии и по отпечаткам пальцев.
Рене недоуменно посмотрел на него.
— Отпечаткам пальцев?
— Да. Это нумерованные счета, конечно. Но только снять с них деньги можно лишь в моем присутствии. Шестьсот разных счетов в девяти странах.
Рене с минуту думал.
— Ну, а если ты помрешь? Кто получит деньги тогда?
— А никто. Если я не появлюсь в течение пяти лет, счета закрываются. А деньги передаются людям и учреждениям, которые я обговорил в каждом отдельном случае. Так что убивать меня вашему боссу нет ни малейшего смысла. Да и силой она от меня ничего не добьется.
— Она еще об этом не знает?
— Пока не знает. А когда узнает, ей придется обращаться со мной с превеликой нежностью. Со мной, с мисс Фарнхэм, мисс Бомонт, а также с мисс Олден.
— А что, если с ними уже обошлись не лучшим образом?
— Тогда мне придется уменьшить долю миссис О'Рурке — в качестве наказания за жадность и плохие манеры. Видишь ли, мой друг, со мной все будет в порядке, если, конечно, миссис О'Рурке — женщина разумная.
Рене наморщил лоб.
— Зачем же ты тогда мутил воду?
— А почему я должен с кем-то делиться? Но этот раунд выиграла она, и я готов принять ее в долю. На первое время этого достаточно, вы согласны?
Рене ухмыльнулся, разинув пасть, как зевающая собака.
— Половина от двадцати семи устроила бы меня до конца жизни.
— Я не буду играть на такие большие суммы, не надейтесь. Но сколько бы я ни проиграл, деваться мне будет некуда — придется расплачиваться.
— Она приказала не развязывать, — сказал Рауль, — сдавай.
— Мы можем держать его связанным, но так, чтобы он мог играть.
— Не нравится мне все это, — сказал Рауль.
Рене перешел на диалект и напомнил Раулю, что тот только что сам говоря о Кирби, толковал о его слабости и беспомощности. Деньги сами плывут в руки, убеждал он, а на цыпленочка они сыграют потом, отдельно. Рауль, пожав плечами, согласился.
Тогда Рене поднялся, подошел к Кирби и поднял вместе с креслом. Это была пугающая демонстрация силы. Перетащив через комнату, он поставил кресло перед кофейным столиком. От одного движения матросского ножа упали веревки, связывающие локти Кирби. Взяв другую веревку, Рене привязал левую руку Кирби к подлокотнику кресла, накинул петлю, довольно свободную, ему на шею и привязал веревку сзади к креслу. Хотя расправить наконец затекшие руки и плечи было приятно, Кирби скоро понял, что выиграл гораздо меньше, чем ожидал. Правая рука оказалась свободна, но как незаметно от этих двоих сунуть ее в карман и быстро перевести серебряную стрелку? Даже если ему удастся это сделать, он и в красном мире останется таким же беспомощным. Кирби достаточно хорошо представлял себе, в какой твердый кабель превратятся веревки.
— Все, что тебе нужно для игры — одна свободная рука, — сказал Рене. И положил двести долларов перед Кирби.
— Ты должен мне двести, приятель.
— Хочешь расписку?
— У меня будет возможность напомнить тебе о долге.
— Я бы предпочел все записывать. У вас есть листок бумаги. Ручка у меня, кажется, в кармане.
Сказав это, Кирби сунул руку в боковой карман брюк.
— Стой! — закричал Рене.
Пальцы Кирби нащупали головку часов, и, нажав, он повернул ее. Мир стал густо-красным. Остановленное время поймало его тюремщиков глядящими прямо на него. Кирби вынул часы из кармана, положил их перед собой на стол и попытался развязать узлы на веревке, стягивающей левую руку. Но ничего не получилось. Он явно попал в тупиковую ситуацию. Даже если бы ему удалось завладеть ножом, сомнительно, что удастся перепилить им веревку. Предметы приобретали дополнительную твердость в этом мире остановленного времени. Серебряная стрелка двигалась, золотые неподвижно стояли на четверти шестого.
Кирби, вздохнув, понял, что придется дождаться более удобного момента. Только вот как снова добраться до часов? Следовало бы поместить их в более удобное и доступное место, так чтобы он мог дотронуться до них, не вызывая у Рене и Рауля подозрений. Неожиданно ему в голову пришла блестящая идея: засунуть часы себе под правое бедро, головкой наружу. Так он и сделал. Затем сунул руку обратно в карман и сквозь материю нажал на головку.
— Я думал, что у меня есть ручка. Похоже, я ошибся, — сказал он и, медленно вынув руку, показал им, что она пуста.
— Не нужны нам твои расписки. И держи-ка руки подальше от карманов, сказал Рене.
— У него же ничего нет, — заметил Рауль.
— Как и у того парня, который достал бритву из тульи своей шляпы и хорошо тебя порезал.
— Заткнись и сдавай.
Они договорились, что играть станут в обычный покер, и игра началась. Кирби все время оставался, что называется, при своих, не проигрывая и не выигрывая. Проигрывал Рауль. Неисправимый оптимист, он постоянно был уверен, что последняя карта вызволит его из всех затруднений.
— Твоему приятелю везет, — сказал Кирби Раулю.
— Сдавай.
Кирби облизал губы и добавил таким тоном, как будто хотел на что-то намекнуть:
— Руки у него больно быстрые. Ловкач!
Рауль напрягся. Наклонившись к Рене, он угрожающе заговорил на своем диалекте, но с такой скоростью, что Кирби не мог понять ни слова. Стараясь двигаться незаметно, Кирби опустил правую руку к часам. С неослабленным вниманием он следил за своими тюремщиками, надеясь, что судьба смилостивится к нему, предоставив какой-нибудь шанс. В чем этот шанс мог заключаться, он даже не представлял. Завершив гневную предупредительную тираду, Рауль, со стуком бросил на стол рядом с собой раскрытый нож. Когда он успел достать его и раскрыть, Кирби не заметил.
Рене быстро и громко доказывал свою невиновность, а Кирби тем временем перешел в мрачную тишину. Он опять вдруг вспомнил Бонни Ли и ее рассказ и насколько мог потянулся вперед, стараясь достать нож. Этого ему никак не удавалось сделать. Петля больно впилась в шею. Он предпринял еще одну попытку, но до ножа так и не смог дотянуться. Тогда, взяв за уголок одну из карт потянувшись и легонько ударяя ее кончиком по лезвию, Кирби принялся осторожно передвигать нож по столу. Каждое усилие приближало победу не больше, чем на миллиметр. Время от времени приходилось делать паузы, чтобы передохнуть. Казалось, прошла целая вечность. Наконец он схватил нож в руку и победно сжал рукоять. Карта осталась висеть в воздухе. Лезвие Кирби подсунул под веревку, которая прижимала его левую руку к подлокотнику кресла, и, собрав все силы, надавил кверху. На веревку это не произвело никакого
