было как будто бы часть попурри. Содержимое площади тоже было попурри из людей и являлось частичкой всемирного попурри, небрежно кем-то составленного из нас. Перуджийские ловкие антиквары, нахохлённо-хищные, словно грифы, всучивали подагрическим леди (похожим на руины, созерцающие руины) монеты эпохи Веспасиана, ещё тепловатые от серийного изготовленья. Цыганёнок в декоративных лохмотьях агрессивно выклянчивал подаянье, а рядом — в собственном «вольво»-фургоне цыганский вожак пересчитывал деньги, их перехватывая резинкой, как честную дань, которую за день собрали художественные лохмотья его бесчисленных сыновей. Суданка в тюрбане, напоминавшем падающую башню в Пизе, прихлебывала из мельхиоровой миски с ярко-зеленым колесиком лимона воду для омовения рук, но с лицами падших патрициев официанты делали вид, что именно так поступали все римские императрицы. Два мрачных иранца, запутавшиеся в спагетти, о чем-то вполголоса совещались, и тень сурового аятоллы над ними покачивалась на перуджийском соборе. Свободные от проблем всего мира, за исключением сексуальных, несколько местных парней — кандидаты в провинциальные казановы — зазывно поигрывали ключами от машин, где сиденья пахнут грехом, и комментировали друг другу входящие в поле зрения ноги и то, из чего эти ноги растут. Были гораздо сочнее в своих выраженьях, чем политические обозреватели, обозреватели ног, а точнее — «интернационалисты» хорошеньких ног. Ноги были действительно интернациональны: итальянские — с жесткими кактусными волосками, неумолимо пробившимися сквозь порезы после неумелого обращения с бритвой; скандинавские — с голубоватыми жилками, в которых пульсирует голубая вода из фиордов; немецкие — сосисочно-мягкие, в рыжих веснушках, словно обрызганные гамбургской горчицей; французские — даже в любых чулках выглядящие как голые; английские — с тонкой игрой сухожилий, природой созданные для стремян; американские — шершавые, прочные и прямые, словно столбы баскетбольных щитов; латиноамериканские — схваченные серебряными цепочками у щиколоток, будто бы крошечными кандалами, чтобы ноги куда-нибудь не убежали от хозяек; испанские — в испуганных черных родинках, религиозно бледные перед тем, что с ними может случиться через минуту; африканские — выточенные из эбенового дерева, с розовыми лепестками застенчивых пяток; японские — сохраняющие изогнутую форму с детства, когда они обнимали спины своих матерей… Среди этой выставки ног только трое китайских студентов, как бы не обращая вниманья на капиталистические ноги,
