Аничкин подумал было, не спросить ли у Хейница, о каких голых девках речь, но быстро пришел к выводу, что, пожалуй, не стоит. И направился вслед за сержантом.
Машинный зал – необъятный и в то же время странным образом уютный, очаровал Аню сразу же, как только она туда попала. А уж «доска объявлений» и вовсе заворожила.
Сама идея, что можно сидеть и держать перед глазами реальные проекции девяносто семи миров, на сорока пяти из которых прямо сейчас, в этот самый момент, вовсю происходит разумная жизнь, показалась Ане весьма необычной и впечатляющей. Она быстро научилась разбираться в тонкостях отображения информации на «доске», а также способах уточнения её у Цили Марковны (главное, задать правильный вопрос и внимательно выслушать ответ) и уже на четвёртый день после отбытия космической спасательной экспедиции на Лекту сама вызвалась на полноценную вахту у «доски объявлений», мотивируя свою просьбу желанием поскорее стать не обузой (грудной ребёнок есть грудной ребёнок), но полезным членом команды.
– А куда Лизку денешь? – осведомилась Маша Князь. – Может, ну его, полноценную? Хватит и пары часов? Пойми правильно, я первая готова с твоей Лизкой возиться – славная деваха, но… – Маша неопределённо развела руками, как бы говоря, что дети детьми, но мешать выполнять служебные обязанности они не должны.
– Да никуда я её девать не собираюсь. С собой возьму. Чем она мне там помешает? Или ты боишься, что я из-за неё не справлюсь?
– Брось, Ань, что ты, ничего я не боюсь. Эта хреновина без нас больше миллиона лет простояла, и никто, кроме Оскара, тут вахту не нёс. Но раз уж мы начали в эти наши человеческие игры играть, то хорошо бы придерживаться правил. Иначе и затеваться не стоило, согласись.
– Я всё понимаю, Маш, не волнуйся. Сама анархию терпеть не могу – полной чашей хлебнула в своё время, расскажу как-нибудь. Если Лизка заскучает и капризничать начнёт, Локотка свистну, он отлично умеет её развлечь.
Локоток и впрямь проникся к трёхмесячной Лизе каким-то особым чувством с первых минут знакомства и с видимым удовольствием развлекал и утешал девчушку, когда в том возникала нужда, разыгрывая перед ней целые, понятные, вероятно, лишь им двоим, представления. Например, одним из любимых развлечений обоих было следующее: Локоток усаживался на перильца Лизкиной кроватки таким образом, чтобы ребёнку было хорошо его видно, и начинал превращаться в модели и копии различных предметов и существ. При этом внятно, приятным звучным голосом называя каждое перевоплощение и его основные показатели и функции – так, что получался целый рассказ.
«Это – ёжик. Он живёт в лесу, ест грибы и яблоки. Вот такие грибы – белые. И такие – лисички. А такие – раморры – не ест. Потому что раморры растут здесь, на планете Жемчужина, а на Жемчужине ёжики не водятся. Зато на Жемчужине водится зверёк блогг – вот такой. Он живёт недалеко от нашей Пирамиды. Пирамида такая. Ещё рядом с Пирамидой живёт птица флегг – вот такая. Блогг немножко похож на кролика. Это кролик. Он любит морковку… »
Было так интересно и забавно, что Аня, бывало, и сама глаз не могла оторвать от импровизированного спектакля, который разыгрывал перед её дочуркой Локоток.
Неудивительно, что и Лизка буквально души не чаяла в искусственном человечке и, как только он появлялся в поле её зрения, начинала радостно агукать, улыбаться, пускать слюни и махать руками и ногами.
Вот и сейчас можно быть совершенно спокойной, потому что кроватка (только что проверяла) под Лизкой сухая, есть ей положено только через два часа, и Локоток тут как тут, занят своим любимым делом – играет с её ребёнком. Странное всё-таки создание этот Локоток. Странное и удивительное. Как по ней, то гораздо удивительнее того же Оскара. Оскар всего-навсего искусственное существо, наделённое разумом и определённой свободой воли. С похожими она и остальные встречались на Лоне – планете-курорте, куда поместил их тогдашний Распорядитель после того, как отряд выполнил свою задачу по спасению мира от жуткой Воронки Реальностей и погиб весь до последнего человека. Поместил, предварительно воскресив, разумеется. Во всяком случае, она (в отличие от остальных членов отряда) помнила, что умерла, а потом ей вернули жизнь. Память об этом примечательном во всех смыслах событии была весьма и весьма смутной – неясные тени, ощущение чего-то тревожного и прекрасного, ожидание, которое почему-то не вызывало скуки… Впрочем, бог с ней со смертью и воскрешением, не о них сейчас речь. Хотя, несомненно, тема достойная и всегда даст пищу для размышлений – жуй и глотай, пока из ушей не полезет…
Так вот Локоток.
Тот же Оскар не может точно ответить на вопрос, откуда это создание взялось и для чего было изначально предназначено. По словам хранителя Пирамиды, Локоток уже был, когда хозяева создали Оскара и, насколько ему известно, обладал теми же способностями к трансформации, что и сейчас. У Оскара было предположение, не лишённое оснований, что Локоток – это нечто вроде идеального, обладающего каким-то своим, особым разумом, универсального инструмента на все случаи жизни, чьи функции после исчезновения хозяев остались невостребованы и, соответственно, за сотни тысяч лет претерпели некоторые изменения. Что ж, может и так. Локоток и впрямь умеет становиться любым инструментом, по желанию того, кто просит его об этом. Аня своими глазами видела, как тот же Мартин однажды колол им грецкие орехи, а человечек безропотно держал форму молотка и не жаловался….
Что-то неуловимо изменилось на «доске объявлений». Нет, не так. Менялось там что-то ежеминутно. Но менялось предсказуемо, по давно изученной схеме – так звучит знакомый оркестр, играющий классическую пьесу, где длина и громкость всякой ноты известны заранее, и доминантсептаккорд может резануть слух лишь в одном случае – он взят неверно. Что в свою очередь означает или вопиющую небрежность исполнителя или поломку музыкального инструмента. И то, и другое, разумеется, требует немедленного вмешательства дирижёра.
Посторонние мысли тут же испарились неведомо куда, и Аня мгновенно сосредоточилась на работе, краем глаза и сознания не упуская, конечно же, Лизку и Локотка.
Хорошо. Сравнительный анализ состояния миров в динамике за последние пять минут… Вот оно. Ну надо же, опять Лекта. Разумеется. Кто бы мог подумать. Для материальных тел, значит, канал закрылся, но информация, как мы теперь видим, худо-бедно поступает. И что тут у нас? Ни хрена себе. Кажется, господа свароги избрали её окрестности, чтобы, наконец, устроить друг дружке кровавую баню. И не только они, кто-то ещё там крутится, воду мутит. Кто-то очень наглый и в то же время хитрый. Это что же получается? Только-только наши ребятки с моим Мишенькой отправились туда на живом звездолёте, чтобы решить не такие уж и большие, но насущные проблемы, как откуда ни возьмись там же оказались две армады сварогов и… Эх, опыта у меня маловато для расшифровки. Позвать, что ли, Олю Ефремову? Нет, нехорошо как-то, она сейчас, небось, спит, её же вахта была, надо самой. Колдунья я, в конце концов, или где?
Информация, поступающая от ноосферы всех девяносто семи миров (даже от «мёртвых») по каналам Внезеркалья в Пирамиду, носила зачастую весьма размытый характер и даже после обработки Цилей Марковной могла интерпретироваться несущим вахту оператором или любым иным наблюдателем различным образом. Тем, кто привык полагаться на чёткие показания приборов и датчиков и раскладывать всё по полочкам (особенно это относилось к мужчинам), было поначалу трудно понять, как работать с
Так оно в результате и получилось. Никто не знал точно, в чём именно состоит принцип неопределенности Гейзенберга (потом, конечно, в словари заглянули), но явление было названо и названо уверенно, а, значит, с ним уже можно было работать. Включив воображение. Которое у всех стражников, как людей, привыкших мыслить нестандартно, было развито весьма неплохо.
Уже через сорок минут напряжённой работы – спасибо, Локоток, не уходи, пожалуйста! – Аня сумела идентифицировать третью сторону. Ну или почти сумела. С довольно высокой вероятностью это оказались знаменитые в своё время в галактике каравос Раво. Или, как ещё называли это весьма причудливое сообщество те же бывшие хозяева Пирамиды Рой. Довольно образно, но по сути неточно. Впрочем, бог с ним, не в этом дело.
