— Не исключено.
— Я слушаю.
— Но я же сказал, договоримся. Если что-нибудь попадет в лос-анджелесскую прессу, я конченый человек. Покойник. Хоть снова продавай чулки от двери к двери.
— А вы продавали чулки от двери к двери?
— Было когда-то. Но мой дядя все еще ими торгует. Ну и, наверное, я смогу к нему вернуться, если уж ты решил меня погубить. — Сквозь завесу жалких слов он внимательно следил за мной и быстро трезвел. — Неужели, Билл, я заслуживаю гибели?
— Перестаньте называть меня Биллом.
— Как скажете. Ну, так договорились?
Я задумался. Но думать было особенно нечего, ведь в поисках этой парочки прочесывали всю страну.
— Договорились. Дайте мне ее с Гейнсом, и я забуду про ваше существование. С большим удовольствием.
— Гейнса я гарантировать не могу. Хильда твердит, что он ее бросил. Но она, конечно, выведет вас на него.
— Вы говорили с ней?
— Да, говорил. Вы воображаете, будто я ее шантажировал? Это она меня шантажирует!
— Чем? Или можно не спрашивать?
Он понурил голову. Плешь блестела, как мокрое яйцо. Он прикрыл ее ладонью, усеянной каплями пота.
— Она пригрозила бросить тень на мою репутацию, если я не дам ей денег. Наверное, боится тратить купюры из выкупа. А может, Гейнс и правда от нее сбежал. Последние два дня я подбрасывал ей кое-какую мелочь и понемножку с ума сходил. Сидит там и тикает, как бомба. Вчера она грозила пристрелить меня...
— Где — там? Где она?
— Сейчас скажу. Но мы договорились?
— По-моему, я уже сказал.
Он поднял глаза и всмотрелся мне в лицо.
— Ну что ж, положусь на вас. Мне просто надо на кого-то положиться. Она прячется в пляжном домике на сто первом шоссе между Палисейдсом и Малибу. — Он назвал адрес. — Коричневая дощатая сараюшка справа от шоссе в трехстах — четырехстах ярдах от придорожной закусочной «У Джека». Я должен встретиться там с ней сегодня, привезти пять тысяч долларов.
— В котором часу?
— Прямо сейчас. Я должен был приехать туда сейчас.
— Я поеду с вами.
— Хорошо. Как скажете. Ну, а теперь, когда мы поладили, может, отметим?
— Я здесь не держу спиртных напитков.
— Так позвольте, я сбегаю выпью на дорожку? Мне надо взбодриться.
— Бегите.
Он выскочил за дверь, а я позвонил Фергюсону.
Спир не вернулся. Его серебряная машина со шлемом и очками на сиденье все еще стояла перед моей конторой, когда я уехал с Фергюсоном. Он сидел за рулем, а я говорил всю дорогу от Буэнависты до Малибу.
Океан за пустынной полосой пляжа был стального цвета. От луны осталась узенькая щепка. Мы услышали грохот прибоя, точно тяжелые шаги Рока.
— Страшная ситуация, — сказал Фергюсон.
— Такое случается с ситуациями, если дать им вызревать четверть века.
— Не надо нравоучений. Я во всем разобрался сам. И вы не скажете ничего, о чем бы я уже не подумал.
— А жене вы сказали?
— Да. Она останется со мной, что бы ни произошло. Это даже нас сблизило. Укрепило доверие между нами. Теперь я знаю, что она меня любит.
— Вам очень повезло, что вы нашли такую женщину.
— Я это понимаю, Гуннарсон. И Холли и я поняли очень многое. Я воображал, будто в пятьдесят шесть лет могу начать совершенно новую жизнь, словно прежде и не жил вовсе. И Холли по-своему искала того же. Она пыталась перечеркнуть все, что было прежде. Свою семью. Ну, словом, целиком свое прошлое. А прошлое умеет мстить.
— Но и радовать, — добавил он, помолчав. — Вчера мы ездили в Маунтин-Гроув к ее матери. Мне казалось, что всю свою жизнь она ненавидела меня. Ничего подобного. Она давным-давно мне все простила. Чувствовать, что ты прощен, — это хорошо.
— Никаких известий от Хильды она не получала?
— В последние дни нет. Несколько недель назад Хильда приезжала домой и сумела внушить матери, что это она стала актрисой и вышла замуж за... за богатого человека. — Такое упоминание о нем его смущало.
— Скажите, Фергюсон, Хильде известно, что вы ее отец?
— Не знаю. Кэт Дотери говорит, что назвала ей мое имя, когда Хильда была еще девочкой. Возможно, Хильда забыла.
— Но если нет, это может объяснить покушение... я говорю о покушении на жизнь сестры. Она оставила ее сгореть, это неоспоримо.
— Знаю. И это не первая такая попытка. Она нападала на Холли и прежде. Один раз с кухонным ножом, другой — со сковородкой, полной кипящего жира. По-моему, это главная причина, толкнувшая Холли порвать всякую связь с семьей. Когда ей было шестнадцать, она сбежала с торговцем чулками по фамилии Спирович. Жизнь у Холли тоже была нелегкой.
В его голосе не было ничего, кроме сострадания и легкой печали. Ревность, ярость, отчаянная надежда выгорели без следа. Он вел машину на ровной скорости шестьдесят миль навстречу тому окончательному отмщению, которое припасло прошлое.
— Вы захватили пистолет?
— Да. Но достану его, только если там Гейнс. С ним я разделаюсь без всяких угрызений.
Шоссе свернуло от океана и начало взбираться на холмы. Они были темными и голыми. Встречные машины проносились редко-редко. На затяжном подъеме мы стали терять скорость — Фергюсон забыл прибавить газу.
— Вы считаете, что Спир сказал правду? Что она действительно там?
— Несомненно. Какая выгода Спиру выдумывать?
— Но что мне ей сказать, Гуннарсон?
— Никакие ваши слова ничего, в сущности, изменить не могут. Скажите, что вы ее отец, что хотите помочь ей.
— Но что я способен для нее сделать?
— Мы уже поможем ей, если передадим ее в руки полиции.
— А потом?
— Ей будет нужен самый лучший адвокат по уголовным делам и самый лучший психиатр, каких только можно найти за ваши деньги. Конечно, оправдания они добиться не смогут, но от худшего ее избавят. Еще ни разу никого, кто располагает сильной финансовой поддержкой, не казнили.
— Опять деньги, а?
— Радуйтесь, что они у вас есть для вашей дочери.
— Не знаю. Если бы не мои деньги... не я и мои деньги, Хильда вообще не родилась бы. Не была бы зачата. Или у нее был бы отец, и она получила бы нормальное воспитание.
— Откуда вы знаете? Гадать, что было бы, — бесполезно. Прошлое не изменить, и можно только научиться жить с ним.
