через окно в сад, как будто детская мечта властно повлекла его за собой, и неспешно пошёл по широкой тропе; ноги его тут же утонули в бархатистой траве, и прелесть мечты ничуть не померкла.

Прекрасно–нетерпеливые штокрозы, чьи бутоны, как будто не в силах дождаться своего часа, прямо– таки взрывались жизнью и сплошь покрывали свои стебли великолепными яркими соцветиями, приветствовали его подобно сказочным феям и манили его всё дальше, а он, сдержанно–радостный, шёл между ними. Пурпурные и молочно–белые, бледно–жёлтые и золотистые, они, конечно же, влекли его в какую–то чудесную страну, где обитают дивные грёзы и прекрасные видения! Аллея привела его в беседку, увитую розами.

Розы карабкались по резным решётчатым стенам и соединялись вверху в один буйный костёр — или в благоухающий алтарь, охваченный алым и белым пламенем. Доналу казалось, что разум его не может вместить подобного чуда.

Увидеть — ещё не значит поверить, но вера всегда больше видения. Нет ничего настолько прекрасного, во что нельзя было бы поверить, но в мире есть множество самых удивительных вещей, которые просто не объять человеческим разумом: так изумительно они хороши!

«Бедные мы, маловерные пташки Божии, — подумал он про себя. — Под нами целый лес дерев жизни, а мы порхаем себе над ними, едва осмеливаясь спуститься и клюнуть разок–другой, как будто плоды их ядовиты и всё сотворённое ведёт лишь к погибели! Покачиваем умудрёнными совиными головами и возглашаем, что деревьев жизни и быть–то не может, слишком уж они замечательные! Нет, любой атеист в десять раз последовательнее того верующего, кто видит в Боге самую что ни на есть обычную, умеренную посредственность, — разве только у этого бедняги и вера под стать его Богу, такая же серенькая и плохонькая!»

Такие мысли неспешно плыли в его переполненном сердце, пока цветы один за другим заглядывали ему в глаза, поднимаясь из тёмной земли подобно духам её скрытых сокровищ, которые сами не могли дотянуться до солнца, но выпустили на поверхность листья и бутоны, как свои тайные воздыхания. По траве, ласковой, как руки старой няни, Донал медленно обошёл розовую беседку и повернул назад, к дому, но на полпути его встретила хозяйка сада, лёгкой походкой шествующая ему навстречу — не древняя, как сам сад, а юная, как его цветы, и полная жизни.

Рассказ брата настроил её на дружелюбный лад, она встретила Донала приятной улыбкой, и тот увидел, что в её сияющих тёмных глазах мелькают лучики смеха. Лицо её было смуглым, но чистым, с открытым лбом и приятным носом, который нельзя было назвать ни римским, ни греческим, ни восточным.

Рот её был, пожалуй, несколько больше, чем полагается по обыкновенному человеческому суждению, но при этом оставался довольно милым, открывая в улыбке два ряда ровных, белых зубов. Её приближение нисколько не смутило Донала. С женщинами он чувствовал себя так же свободно и спокойно, как с мужчинами, хотя его отношение к ним носило сильный отпечаток благородного рыцарского почтения. Пожалуй, он не смутился бы даже в присутствии ангела, потому что вся его смелость произрастала из истины; поэтому, облачившись в достоинство почтения, он мог без стеснения и замешательства взирать в лицо самой прелести. Он не стал бы прятаться от Того, Чей голос звучал в саду, но поспешил бы припасть к Его ногам.

Сняв с головы шапку и зажав её в руке, он шагнул навстречу Кейт Грэм. Она протянула ему небольшую изящную руку, явно не чурающуюся работы (и способную, например, отлично подоить корову). Донал увидел перед собой решительный подбородок и чуть растрёпанные тёмные волосы. Хозяйка сада была довольно высокой и стройной, но производила впечатление не угловатой хрупкости, а приятной округлости форм. Доналу понравилось, как легко она приблизилась к нему и как неслышно ступала по траве. Если он и любил что–нибудь в мире зелени и растений, то это были не розы, не маргаритки и даже не душистый горошек, а простая трава, которую то и дело сминает человеческая нога, которая смиренно прорастает в любом пустынном месте и благодарно радуется небесной росе, исцеляющей её жгучие раны, оставшиеся от острой косы. Для него каждая тварь даже в бессловесном зелёном царстве несла в себе свой смысл, свою жизнь и даже (пусть не в такой степени, как у людей или зверей) свои радости и страдания.

Глава 21

Знакомство

Донал принял протянутую руку и почувствовал, что в его ладони лежит честная, а значит, надёжная и приятная рука.

— Брат сказал мне, что привёл вас с собой, — сказала мисс Грэм. — Очень рада познакомиться.

— Вы очень добры, — ответил Донал. — Но как вы оба обо мне узнали? Полчаса назад я сам даже не подозревал о вашем существовании!

Может, это было грубо с его стороны? На секунду он замолчал, но было видно, что он вот–вот заговорит снова. Так оно и случилось.

— Вы когда–нибудь задумывались, как много в мире людей, рождённых быть друзьями, но так никогда и не встретившихся? Людей, рождённых для того, чтобы любить друг друга с первого взгляда, но так и не увидевших друг друга? — спросил он.

— Нет, — откликнулась мисс Грэм, рассмеявшись чуть веселее, чем Донал ожидал в ответ на свои слова. — Признаться, я никогда ни о чём таком не думала. Я принимаю людей, приходящих в мою жизнь, и никогда не думаю о тех, кто так в ней и не появляется. Но, наверное, вы правы.

— Жить в мире — значит иметь великое множество братьев и сестёр, которых мы пока не знаем, — сказал Донал.

— Моя матушка рассказывала мне про одного человека, — оживлённо заговорила его собеседница, — у которого было так много жён и детей, что один из его сыновей, матушкин знакомый, так и не знал всех своих братьев и сестёр.

— По–моему, — сказал Донал, — мы должны знать своих братьев и сестёр.

— Я вас не понимаю.

— Более того, мы должны ощущать человека своим братом с самой первой минуты знакомства, — продолжал Донал, поясняя и углубляя своё предыдущее замечание.

— Вы меня пугаете, — снова рассмеялась мисс Грэм. — Моему бедному сердечку не вместить столько братьев сразу!

— Но хуже всего бывает то, — не унимался Донал, который, начав разговор, не желал сразу натягивать поводья и останавливаться, — что люди, изо всех сил проповедующие всеобщее братство, часто совсем дурно и невнимательно относятся к своим домашним. Они полагают, что любить всех — значит любить кое–как. Как будто можно научиться любить больше, любя меньше, — или стать настоящим мастером, не научившись держать инструмент. Если человек мало любит своих родных, то других людей он будет любить ещё меньше.

— Но как можно любить тех, кто ничего для нас не значит? — возразила мисс Грэм.

— Это действительно невозможно. И семья дана нам ради того, чтобы с её помощью научиться такой любви, корни которой уходят гораздо глубже семейных, хотя и не так широко признаны среди людей… Но прошу у вас прощения, мисс Грэм, я совсем забыл, что меня наняли в учителя только для маленького Дейви.

— Я рада вас послушать, — ответила мисс Грэм. — Не могу сказать, что готова с вами согласиться, но в нашем медвежьем углу это уже кое–что — послушать речи, достойные даже того, чтобы с ними поспорить.

— Ну, это вы зря. Такие речи можно услышать и здесь, когда вам угодно.

— Неужели?

— Если вам действительно хочется послушать мнения, с которыми вы, скорее всего, не согласитесь, то тут в городе живёт старик, оригинальнее и мудрее всех, кого мне до сих пор приходилось встречать. Но он беден, ремесло его незавидно и потому на его слова никто не обращает ни малейшего внимания. В мире всегда так: великих узнают лишь после того, как они уходят.

— Тогда что проку в таком величии? — проговорила мисс Грэм.

Вы читаете Донал Грант
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату