полезным уроком.
Арктура согласно наклонила голову, и вскоре Донал уже давал им обоим урок трёхмерной геометрии. Он показал им, как определить объём пространства в заданных пределах, и объяснил, что если измеренного пространства почему–то получается меньше, значит, часть его где–то прячется. Сначала надо измерить стены замка (конечно же, принимая во внимание их толщину, а также все неожиданные выступы и углубления) и вычислить, сколько кубических метров пространства должно в нём содержаться. Потом нужно измерить все комнаты и открытые места в стенах (не забывая о внутренних стенах и перегородках) и снова сложить всё это вместе. Если получившееся внутреннее пространство окажется меньше того, что должно заключаться в стенах замка, это будет означать одно из двух: либо они что–то неправильно подсчитали, либо в замке действительно есть некое место, куда они не сумели проникнуть.
— Но если бы мы поставили себе цель не просто убедиться в существовании скрытой комнаты, а отыскать её, — сказал Донал, когда Дейви и Арктура более–менее поняли его мысль, — я приступил бы к делу совсем иначе. Не стал бы ничего измерять, а начал бы с того, что составил бы у себя в голове подробный план всего замка. Я прошёл бы по всем комнатам и коридорам, пытаясь понять, как внутреннее устройство сочетается с внешними стенами. И если где–то возникнет загвоздка, то придётся снова возвращаться к точным измерениям и внимательно осматривать все углы и стены коридоров и залов, чтобы понять, нет ли где–то между ними лишнего пространства… Уж не знаю, что там будет дальше и придётся ли нам действительно разбирать стены, но сейчас об этом говорить, пожалуй, рановато.
— Но ведь это в любом случае стоит предпринять, даже если дело не дойдёт до ломки стен?
— Думаю, да.
— Пожалуй, дядя вряд ли станет возражать. И всё равно, Дейви, пожалуйста, не рассказывай об этом никому, пока мы тебе не разрешим.
Доналу было приятно слышать, что она сказала «мы».
Леди Арктура поднялась, и они вместе пошли вниз. Когда они вышли в нижний зал, куда спускалась парадная лестница, Дейви побежал за своим воздушным змеем, а Донал и Арктура остановились, чтобы проститься.
— Вы так и не рассказали мне, почему Дейви не должен никому говорить об эоловой арфе, — напомнила ему Арктура.
— Отчасти потому, что если мы и правда начнём искать потайную комнату, то чем тише и незаметнее мы будем это делать, тем лучше, а если пойдут разговоры про таинственную музыку и непонятную дымовую трубу, все сразу непременно вспомнят и про комнату. И ещё: по–моему, эта музыка сама поможет нам отыскать то, что мы хотим найти.
— Вы мне после об этом расскажете, ладно? — попросила леди Арктура и, слегка поклонившись, пошла по лестнице наверх.
Той ночью граф снова бледной тенью бродил по всему замку, а ветер, почти не переставая, дул с юго– востока. Утром Арктура пришла к дяде рассказать о том, что они задумали, но как только он уловил, куда она клонит, его лицо стало мрачнее грозовой тучи.
— Что? — вскричал он. — Неужели ради какой–то глупой сказки о дьяволе и картёжниках нужно чуть ли не по камню разбирать прекрасный, благородный замок? Нет уж! Только через мой труп! Пока я жив, этому не бывать! Вот что бывает, когда родовое имение попадает в руки женщинам! Это же святотатство! Клянусь, я лучше опротестую завещание брата в суде, чем допущу такое!
Он так бушевал, что в душе Арктуры зародилось смутное подозрение: не скрывается ли за этой яростью нечто большее? Его необузданный гнев напугал её, но одновременно пробудил в ней родовой дух Грэмов; она уже жалела о том, что из почтения к главе семьи поведала ему о своём решении. Она имеет полное право действовать, как ей заблагорассудится! Отец не стал бы оставлять собственность именно ей, не будь у него на это веских оснований. А некоторые из этих оснований вполне могли заключаться в характере и сущности стоящего перед ней дяди.
Несмотря на свой необузданный гнев, граф всё–таки увидел, каким негодованием пылает лицо его племянницы, и остановился.
— Простите, дорогая моя, — сказал он, — но если покойный граф был вашим отцом, то мне он приходился братом.
— Он и сейчас остаётся моим отцом, — холодно проговорила Арктура.
— Да, но он давно умер, похоронен и почти забыт!
— Нет, ваша светлость. После его смерти я ни на час не забывала его и ни на минуту не переставала его любить.
— Ладно, как вам будет угодно, — отмахнулся граф. — Но почему я должен считать его чуть ли не Соломоном лишь потому, что вам дорога его память? Почему я не могу усомниться в мудрости решений давно умершего человека? В этом нет никакого предательства!
— Прощайте, ваша светлость, — произнесла Арктура, еле сдерживая возмущение, и быстро вышла из комнаты. Но когда чуть позднее она обнаружила, что никак не может вознести своё сердце к Небесному Отцу, она была бы только рада избавиться от кипящего внутри гнева. Ведь если что–то мешает душе приблизиться к живому Богу, значит, ничего доброго в этом нет!
Целый день ей то и дело приходилось усилиями молитвы отгонять от себя раздражение, и ночью она долго не могла заснуть. Наконец в её сердце поднялась такая жалость к дяде, что она больше не могла на него сердиться и потому спокойно заснула.
Утром она обнаружила, что ощущение власти со стороны дяди, до сих пор неизменно довлевшее над нею, бесследно исчезло. Вместе с ним исчез и гнев. Кроме того она вдруг ясно осознала, что ей пора принять на себя свои законные обязанности. Что подумает о ней мистер Грант? — ведь она ничего не делает для тех людей, которые живут на её земле! Правда, она мало что может сделать, пока лорд Морвен сам продолжает собирать арендную плату и давать указания мистеру Грэму. Нет, она немедленно возьмёт бразды правления в собственные руки! А мистер Грант пусть пока потихоньку исследует замок, если ему всё ещё этого хочется.
Однако последний разговор с дядей упорно не выходил у Арктуры из головы. В её душе зародилось неясное подозрение, что над замком витает какая–то нехорошая, страшная тайна, связанная не только с прошлым, но и с настоящим. Ей казалось, что со вчерашнего дня между ней и дядей пролегла непреодолимая пропасть, и из–за этого он стал казаться ей ещё более странным и пугающим. Её натура была настолько деликатной и хрупкой, что всякое впечатление неизгладимо отпечатывалось в её душе. Она не только остро чувствовала несправедливость и обиду; но и боль от них ещё долго оставалась в её сердце уже после того, как сами обиды были давно прощены и почти забыты. Однако в те редкие моменты, когда всё её существо мгновенно отзывалось на какой–нибудь порыв, её душа черпала силу и глубину своего отклика именно в этой исключительной впечатлительности. Правда, без унаследованных ею семейных инстинктов эта крайняя чувствительность могла бы давно превратиться в обыкновенную слабость.
Глава 51
Сон
Однажды вечером, когда Донал прогуливался в узкой аллее на нижней террасе, Дейви, уже научившийся прилежно заниматься и без своего учителя, прибежал к нему сказать, что в классную комнату пришла его кузина Арки и очень хочет поговорить с мистером Грантом. Донал тут же поспешил к ней.
— Мне бы хотелось побеседовать с вами наедине, мистер Грант, — проговорила Арктура.
Донал вопросительно взглянул на Дейви, и тот тактично вышел за дверь.
— Я весь день думаю, сказать вам об этом или нет, — начала она прерывающимся голосом. — Но мне не так страшно будет ложиться сегодня спать, если я расскажу вам, какой сон приснился мне вчера ночью.
Лицо её было бледным, губы дрожали. Казалось, она вот–вот расплачется.
— Расскажите мне всё, — мягко предложил Донал.
— Как вы считаете, это очень глупо — обращать внимания на какие–то там сны?
