трещало, а мои палачи, заметив свою оплошность, старались поскорее ее исправить. На фоне лунного блина они злобно прыгали и швыряли в меня камни. Особенно неистовствовал Стригун, и именно его камень попал в меня первым. Но дерево пока еще держалось, и это непредвиденное обстоятельство взбесило его еще больше.
— Убью, паскуда, лучше тони по-хорошему! — орал он в полном безумии. — Или я тебя пристрелю, сволочь неумытая.
— Не надо, — закрывая голову руками, слезно молил я. — Подожди чуть-чуть, скоро само дерево сломается, и я постепенно и естественно утону.
— Я тебе покажу, потаскун неумытый, мерзавец недоделанный, убирайся вон, чтоб глаза мои тебя не видели. Получай, подлец!
Огромный булыжник достиг цели, из глаз брызнули искры, и я на мгновение потерял сознание.
Милка ревела и колотила меня шваброй, которая, очевидно, от ее яростных усилий переломилась пополам.
— Убью паскудника, убирайся вон! — орала она, растрепанная и неистовая. — Убирайся по-хорошему, или я тебя убью!
— Ты что, сдурела? — уворачиваясь от ударов, правомерно спросил я.
— Замолчи, подонок! — набирая и без того крутые обороты, продолжала она молотить меня. — Негодяй, как ты мог…
— Да что с тобой? Мне ведь больно, — выдергивая палку, возмутился я.
— А мне не больно? Мне не больно было узнать и убедиться, как подло и цинично ты обошелся со мной? — захлебываясь сопливыми эмоциями и слезами, завыла супруга.
— Мне твои дикие выходки надоели, — решительно и твердо встал я. — Или ты немедленно объяснишься, или я звоню в психушку.
— Нет, это ты, это ты объясни мне, как можно быть настолько безгранично подлым, чтобы за спиной у жены, втайне, готовить ей такую пакость.
— Да о чем ты, Милка, поверь, я действительно ничего не понимаю. Небось наслушалась бабских сплетен, а теперь несешь околесицу.
— Бабские пересуды в твой адрес я давно не слушаю, мне на них наплевать и растереть, а то, в чем я убедилась сама, гораздо ужасней. Мерзавец, о том, что ты мне потихоньку и перманентно изменяешь, я знаю давно, но чтобы так… Поганец, ты же подло меня предал. Кинул, как половую тряпку, и вытер ноги.
— Послушай, твои инсинуации сидят у меня в печенках. Или ты объяснишь, наконец, в чем дело, или мне действительно придется немедленно дать деру.
— Подлец, и у тебя еще поворачивается язык говорить мне такое? — От негодования Милка задрожала и стала похожа на черную кошку, готовую в любой момент вцепиться в глаза. — Какая детская наивность! Может быть, ты и о своей новой шлюшке Тюменбаевой Джамиле Сатаровне тоже слышишь впервые?
— Господи, ты об этом! — Не в силах удержаться, я с облегчением повалился на диван и от удовольствия даже задрыгал ногами. — Джамиля, Джамиля, ты и небо и земля, — на восточный мотив запел я.
— Да, Джамиля, — немного озадаченная моим неординарным поведением, подтвердила Милка. — Извини, что назвала твою новую жену шлюхой, но так уж вышло под горячую руку. Я понимаю, у тебя, наверное, внезапно вспыхнула страстная любовь, захотелось свеженького мясца, но ты мог сказать об этом мне прямо и честно. Уверяю, удерживать бы я тебя не стала, но ты поступил гадко, мелко и подло.
— А шарить по карманам мужа — это, по-твоему, занятие, достойное королевы?
— А я тебе больше не жена! — чуть помедлив, нашлась супруга.
— И это дает тебе право шмонать в моих вещах? В вещах постороннего мужчины?
— Козел! — подумав и не найдя ничего лучшего, выдала она.
— Стерва и крысятница! — грациозно парировал я.
— Убирайся вон!
— Только после вас.
— Я вызову милицию и скажу, что это ты обокрал моего отца.
— А я схожу к сизому носу, и он даст заключение о тяжких телесных повреждениях. Потом напишу заявление о том, что ты пыталась убить меня спящего.
— А я напишу встречное про то, как ты меня изнасиловал.
— Гоп-стоп, бабушка здорова! Кто тебе поверит? Ладно, Милка, кончай бодягу, ты уже, кажется, поняла, что брак оформлен фиктивный.
— Это еще бабка надвое сказала. Ты хорошо устроился, кроме двух жен, заимел и два паспорта, мусульманин долбаный. Кстати, совсем не вредно и об этом сообщить в компетентные органы. Думаю, что на этом твоей преступной деятельности будет положен решительный конец.
— Тебе еще не надоело?
— Ладно, рассказывай, я постараюсь тебе поверить.
Битый час потратил я на свою исповедь, а в конце, когда мне все это порядком прискучило, предложил позвонить Говорову и лично убедиться в моей правдивости и невинности.
— Не стоит делать лишних движений, — великодушно ответила моя неподражаемая жена. — Это совершенно ни к чему, я с самого начала поняла, что ты собрался в какой-то деловой вояж.
— Честное слово, ты ненормальная, — с изумлением глядя на нее, отметил я. — Зачем же тебе понадобилась вся эта комедия с избиением и истерикой?
— На всякий случай, а вдруг бы я ошибалась, — обезоруживающе просто ответила она и, подумав, добавила: — А потом, может ведь женщина позволить себе маленькую разрядку. Согласись, за все время нашего совместного проживания я ни разу не устраивала тебе скандала, а для женской психики это очень вредно, да и просто поколотить мне тебя хотелось…
— В следующий раз говори об этом заранее, — тщательно собирая воровской инструмент, буркнул я. — Буду приносить тебе резинового мужика.
— Неинтересно. А куда это ты намыливаешься?
— В свадебное путешествие на горное озеро Иссык-Куль. Собери мне в дорогу все необходимое на неделю.
— Именно столько будет длиться ваш бледовый месяц?
— Да, если вообще благополучно закончится, чай, не к теще на блины едем.
— Свернешь ты себе в итоге шею.
— Надо же на что-то покупать украденные у тестя часы.
— Да черт бы с ними, обойдется. Ну, поворчит немного — побрюзжит и успокоится. Слышишь, Костя, не надо, не уезжай.
— Не уезжай ты, мой голубчик… — противно пропел я. — Раньше надо было думать. А теперь я уже ему пообещал.
— Ну и хрен с ним, как пообещал, так и разобещал. Откажись, чего-то не лежит у меня душа к этой поездке, сердце саднит…
— И в заднице свербит, — грубо оборвал я и насмешливо спросил: — С каких это пор ты стала такой чувствительной? Может, по ночам пасьянсы раскладываешь?
— Да ничего я не раскладываю, просто не по себе.
— Не каркай, идиотка, все будет как надо. Через час я вернусь, чтобы все было собрано к моему отъезду. И еще, о том, что я уехал, не говори никому.
— Даже этому твоему Говорову?
— Ему в первую очередь.
— Ладно, передай от меня привет Джамиле-джаляб.
— А что такое джаляб?
— Это ты у нее спросишь.
О том, что мы улетим сегодня, я решил про себя еще вчера во время нашего с Говоровым детального обсуждения, причем улетим, а не отправимся поездом, как мы с ним договорились. Именно с этой целью я записал адрес общежития, где проживала моя Санчо Панса в юбке.
