противника и попросили взять их с собой. Танкисты согласились, но предложили прежде выпить с ними по глотку водки и перекусить. Такое гостеприимство их удивило… Вскоре танк двинулся в сторону Дзержинска. Ехали до тех пор, пока не уткнулись в огромное скопище транспортных средств, застывшее перед разрушенным мостом, который восстанавливали саперы. Стаднюк и Полищук побежали вдоль машин вперед в надежде найти своих сослуживцев. Когда нашли политотдел, позади вспыхнула ожесточенная перестрелка. Когда минут через десять пальба стихла, они вернулись к танку, чтобы попрощаться с танкистами, и с ужасом увидели их тела, лежащие на обочине дороги. Оба майора были убиты, их посчитали диверсантами. В те дни среди отступающих на восток военнослужащих действительно было много переодетых диверсантов, но здесь, мне почему-то так кажется, погибли ни в чем не повинные свои же командиры, хотя сам И. Ф. Стаднюк и сейчас уверен в обратном. Не зная специфики и терминологии танковых войск — а диверсанты обычно «работали» под офицеров стрелковых частей, инженерных войск и войск НКВД, — впервые встретившись с совершенно незнакомым новейшим танком Т-34, очень трудно доехать почти до Минска, выдавая себя за советских офицеров. По словам И. И. Сергеева, 23 июня чудом уцелевший солдат 18-го МЦП 13-го мехкорпуса принял за диверсанта собиравшего разрозненных людей генерала (самого комкора Ахлюстина или его зама по строевой части Иванова), но отсутствие патронов к карабину на этот раз оказалось не бедой, а благом. А если «покопаться» в литературе, то даже в изданных в прошлые годы мемуарах можно найти свидетельства о том, как не раз творился самосуд над командирами, в которых начинали подозревать шпионов и диверсантов. Начальника штаба 20-й армии генерал-майора А. Д. Корнеева не в меру рьяные солдаты просто застрелили. Зам. командира З-го авиакорпуса ДБА бригадный комиссар А. К. Одновол был арестован за «подозрительный» внешний вид (бритая голова и фуражка с задранным верхом), зам. начальника оперотдела штаба 19-й армии майор А. Х. Бабаджанян (будущий маршал бронетанковых войск) был жестоко избит «бдительным» женским персоналом гражданского госпиталя. Политрук эскадрильи 122-го истребительного полка П. А. Дранко, сев «на вынужденную» на подбитой машине, был схвачен колхозниками, не поверившими, что советский летчик может носить… бороду. Был принят за врага и «обезврежен» начальник связи 59-й авиадивизии капитан Е. В. Кояндер, и только вмешательство проезжавшего мимо зам. начальника разведотдела штаба ВВС фронта подполковника Г. Н. Яхонтова не дало совершиться беде. Полковник И. Г. Старинов под Вязьмой был «пленен» охраной моста, который он собирался осмотреть на предмет его подготовки к взрыву. Мандат сапера был подписан наркомом обороны С. К. Тимошенко, который был никем для сотрудников Наркомата внутренних дел. Хорошо еще, что вышколенные бойцы ЖДВ НКВД не открыли сразу огонь на поражение. Лично убивал офицеров Лев Мехлис. Маршал К. К. Рокоссовский в первом варианте своих мемуаров привел случай, когда западнее Ровно драпающие на восток военнослужащие устроили «суд Линча» над генералом из штаба Юго-Западного фронта, который пытался их остановить. Его чуть ли не на ходу втащили в автомашину, отобрали оружие и документы и… вынесли смертный приговор, как переодетому диверсанту. Сообразительный командир, поняв, что любые объяснения бесполезны, выпрыгнул на ходу и укрылся во ржи, а затем набрел на КП 9-го мехкорпуса, которым командовал Рокоссовский[469]. В самом конце войны при растаскивании дорожной пробки был убит пьяными шоферами командир 1-й гвардейской танковой бригады, Герой Советского Союза полковник В. М. Горелов.
О том, что дальше произошло с теми остатками частей, которые собрались у разрушенного моста недалеко от Дзержинска, писатель умолчал. Можно лишь предположить, что танки противника, расправившись со спешившимися бойцами и командирами, последовали вслед за уходящей колонной. И нашли и ее, и еще других у реки, где вся эта неорганизованная масса ждала, пока саперы закончат свою работу. Кто знает, может, хватило бы одной-единственной тридцатьчетверки, чтобы остановить врага и тем спасти сотни жизней и десятки единиц техники.
Стаднюк писал: «С Березины нас (командиров и политработников) отправляли в Могилев, где напряженно функционировал проверочный пункт. В Могилеве мне повезло — во дворе школы, в которой находился пункт проверки, я увидел майора Маричева (начальника инженерной службы нашей дивизии), сквозь форточку окна докричался до него и тут же получил „вотум доверия“: тогда важно было, чтобы кто- нибудь подтвердил твою довоенную причастность к Красной Армии. Мне даже удалось познакомиться с членом Военного совета фронта дивизионным комиссаром Д. А. Лестевым и рассказать ему, а затем написать об обстоятельствах разгрома диверсантами штабной колонны 209-й мотострелковой дивизии».
В то время, когда ударные группировки вермахта прорывали оборону 13-й армии по рубежу Минского укрепрайона, колонны отходящих советских войск, сжатые с обоих флангов и направляемые внутрь «котла» армейскими корпусами 4-й и 9-й армий, все еще тянулись от Белостока и Осовца, собирались в районе Волковыска и Зельвы, выходили от Немана к Новогрудку. После ухода 3-й армии из района Мостов к взорванным переправам стали подходить отдельные части из состава дивизий 10-й армии. Их преследовали и блокировали их дальнейшее продвижение более подвижные германские войска, и для многих советских подразделений 28 и 29 июня стали последними днями их существования. 261-й стрелковый полк 2-й дивизии от Белостока через Супрасельскую, пущу вышел к Волковыску. Как рассказывал В. А. Киселев, население города встречало их хлебом-солью, и он подумал: а не приняли ли они нас за немцев? От Волковыска полк двинулся почему-то не на восток, а на север, на Зельвяне и Мосты. Все переправы через Неман были разрушены, и уйти на правобережье не удалось. А войска все подходили и подходили. Затем собравшиеся были атакованы противником сразу с нескольких сторон, и началось кровавое побоище, ибо о сдаче в плен тогда почти никто не помышлял (это началось позже, под Слонимом и Минском). Прижатые к Неману, советские солдаты дрались до последней возможности. Люди под огнем бросались в реку, пытаясь добраться до восточного берега, десятками тонули. Воды, которые Неман нес на север, к Балтийскому морю, стали бурыми от обильно пролитой крови. На берегу возле брошенного автотранспорта, повозок, орудий, станковых пулеметов и другого вооружения вповалку лежали убитые красноармейцы. Майор А. С. Солодков, командир 261-го СП, был тяжело ранен в последнем бою. Его сумели вынести и оставили в какой-то деревушке, но кто-то выдал «красного» командира немцам. Старший лейтенант Г. М. Картухин, танкист, также был ранен в бою у Мостов. Очнувшись на соломе в лагере военнопленных в Хороще, он был «взят под опеку» лежащим рядом пожилым, сурового вида майором, который назвался Солодковым, командиром стрелкового полка. Вняв его мудрым советам, Картухин примирился с неизбежным, а позже, подлечившись, сумел бежать и ушел в партизаны. По документам ЦАМО, майор А. С. Солодков числится пропавшим без вести с июля 1941 г., но, скорее всего, он умер от ран в Хороще и похоронен в одной из безымянных лагерных могил.
Многие участники боев указывают на район Мостов как на последнюю точку боевого пути их частей. Инструктор пропаганды 248-го легкого артполка 86-й СД И. Г. Литвинов, ставший затем начштаба партизанского отряда, поведал, что к Мостам остатки полка вышли уже без орудий, только с личным оружием и незначительным количеством патронов. После разгрома те, кто остался жив, неорганизованными группами повалили на восток по южному берегу Немана. Секретарь партбюро полка батальонный комиссар К. И. Овчинников собрал уцелевших артиллеристов и разделил их на два отряда. Один повел сам, второй возглавил Литвинов. Последний раз Овчинникова видели где-то под Витебском, где в тяжелом неравном бою его группа была рассеяна и уничтожена. Сам И. Г. Литвинов с бойцом-коноводом попал в плен, но во время массового побега, который организовал командир хозвзвода из их полка Кокорев, также бежал. Бежали удачно, пошли не на восток, а на запад, чтобы не перехватили преследователи. Побывали на зимних квартирах полка, когда шли туда, встретили в лесу секретаря ЦК комсомола Белоруссии Бугримова. Он выдал офицерам мандат ЦК КП(б)Б на организацию партизанского движения в оккупированных районах. В октябре 1941 г. новый отряд начал действовать и действовал до сентября 1944 г., то есть до соединения с частями Красной Армии[470].
11.4. Действия советских войск на двинском участке Северо-Западного фронта
28 июня на двинском участке Северо-Западного фронта была предпринята новая попытка ликвидировать неприятельский плацдарм на северном берегу Западной Двины. В 5 часов утра боевые группы 21-го мехкорпуса перешли в наступление на Двинск. Передовой отряд 46-й танковой дивизии
