За причудливо одетыми пришельцами из далекого будущего увязалась целая толпа зевак. Вслед им кричали непристойности. Мальчишки швыряли камни в спину и разбегались, как только Митрохин, выходя из себя, принимался орать и грозить кулаком. Чтобы избавиться от праздношатающихся римлян, они прибавили шагу. Но толпа не отставала, продолжая разрастаться. Необычная одежда привлекала всеобщее внимание.
– Лучше бы нам куда-нибудь свернуть, – сказала Медея. Митрохин насторожился. Впереди и в самом деле что-то происходило. Довольно бесцеремонно расталкивая толпу, по улице спешили несколько крепышей в металлических нагрудниках поверх кожаных жилетов. Диковато выглядела юбочка из кожаных ремней, из-под которой выглядывали голые ноги. Картину дополняли тяжелые сандалии на ногах. Головы защищало подобие немецкой каски времен Второй мировой войны, только с массивным красным гребнем – от затылка ко лбу.
– Это что еще за клоуны-трансвеститы? – буркнул Иван Васильевич.
– Легионеры, – сказал Медея.
Рука одного из солдат взметнулась в воздух, он что-то закричал.
– Он нас заметил, бежим, – Медея подтолкнула Митрохина, и они поспешили прочь. Свернули на боковую улицу и побежали по ней. Толпа за их спинами взревела, предвкушая отличное зрелище.
Но колдунья сделала легкий пасс руками, и воздух за ними сделался серым и совсем непрозрачным.
Римские граждане бродили в густом киселе, наталкиваясь друг на дружку.
А Митрохин и Медея миновали несколько двориков и выбежали на узкую улочку. Римской публики здесь было гораздо меньше.
Иван Васильевич на бегу обернулся и увидел, что погони нет.
– Бежим, бежим! – подбодрила его девушка.
– Так нет же никого, – откликнулся Иван Васильевич, сбавляя темп.
– Бежим! – прикрикнула на него Медея и Щелкнула пальцами.
Митрохин против своей воли прибавил шагу, сиганул за очередной поворот и налетел на огромную вазу, стоящую посреди улицы. Ваза покачнулась и плеснула содержимым в Ивана Васильевича.
Тот едва успел отпрыгнуть, изрыгая всевозможные проклятия. Вокруг расползалась устойчивая фекальная вонь.
Какой-то тип с толстой лоснящейся мордой проговорил что-то на благородной латыни (судя по тону, решил пожурить чужестранца), потом задрал подол светлой тоги и начал, как ни в чем не бывало, мочиться в вазу. Медея поспешно отвернулась.
– Ох и мерзкое место, – проворчал Митрохин, критично оглядывая едва не пострадавшие брюки. – И, кстати, почему здесь так воняет?
– Потому что это нижняя часть города, – назидательно заметила девушка, – состоятельные люди живут на холмах. Вон там, погляди.
– Ясное дело, – Митрохин крутанул головой. – Ждут там небось, пока ветерок подует, и они смогут дышать не только ртом, но и носом.
Мерзкое место! – повторил он. – Я от своих слов не отступлюсь! Пакостное, убогое государство! Не могу от отвращения даже говорить – такое чувство, что прямо сейчас в рот кошки гадят.
– Это же история человечества, – возразила Медея, – и я, к примеру, не считаю, что имею право порицать этих людей, если они ведут себя несколько грубо по нашим меркам. Взять, к примеру, того толстяка, что ловил сбежавшую рабыню.
Наверное, нам не стоило встревать. Это их личное дело. Я хочу сказать, нельзя порицать его за то, что он привык поступать так, как здесь принято.
– А я считаю, что имею право его порицать.
Да, я осуждаю его. Извращенец – он и в Африке извращенец, а мерзавец – всегда мерзавец. В каком бы времени мы ни находились, нравственные законы едины.
– Для вас едины.
– Для всех едины! – заупрямился Иван Васильевич. – И не надо меня переубеждать. А то я решу, что ты гадкая, испорченная девчонка.
– А вы, должно быть, в своем времени служили эталоном нравственности?! – подколола его Медея.
Митрохин покраснел до корней волос, вспомнив службу эскорта и распутных девиц, с которыми он обычно имел дело.
– Я, может, и не служил эталоном нравственности, но за детьми с дубинками не бегал.
– Если бы вы не вмешались, возможно, те двое не стали бы на нас нападать, – заметила Медея.
– Этих негодяев давно следовало проучить, – Митрохин сжал рукоять меча, – к тому же они оказались не такими уж храбрецами.
– Чувствую, нам еще придется об этом пожалеть, – вздохнула Медея, – нам ведь предстоит здесь задержаться. Не хочется больше рисковать.
– Среди этих уродов я не останусь, – объявил Митрохин, вглядываясь в толпу оборванцев. Они стояли в отдалении и наблюдали за ними. Самый высокий ковырял в носу с такой настырностью, словно надеялся отыскать в его недрах несметные сокровища. – Ну и уроды! – проговорил Иван Васильевич. – Нет, мне здесь решительно не нравится. Пора отсюда валить. Давай-ка, отправляй нас куда подальше.
– Куда подальше я могу вас отправить в любой момент! – парировала Медея.
– Ты, стервоза, не хами старшим, а делай что тебе говорят, а то я здесь брошу – и вон те типы будут
