— Да нет ничего проще. Как я поняла, тетка была убита четвертого или пятого февраля. Я правильно говорю?
— Точно сказать не могу, но предположительно где-то так.
— Очень хорошо. А первого февраля к ней приезжала Таня и до отказа набила холодильник продуктами. Нужно просто взглянуть, что там лежит, и тогда сразу станет ясно — на свои пенсионные копейки она не купила бы и половины. Мы снабжали ее всем вплоть до икорки и коньяка. Да, иногда тетушка была не прочь пропустить рюмочку-другую. Так вот, того, что мы привозили, ей хватало с лихвой.
— Если верить твоим словам, то ее пенсия должна была оставаться практически нетронутой?
— Этого я сказать не могу, но теоретически это так. Она не тратилась, даже квартиру и коммунальные услуги оплачивали мы. Это нетрудно проверить по квитанциям в бухгалтерии ЖЭУ. Если она что и покупала, так это хлеб и иногда бутылку дешевой водки.
— И как давно вы поставили ее на довольствие?
— Да уж больше двух лет будет.
— А тебе не кажется странным такой альтруизм?
— Нет, не кажется. Кроме нее, у нас никого нет. Внешне тетка очень походила на мать, которая погибла, когда нам с Танькой было по десять лет.
— И она окружила вас любовью и заботой?
— А ноу-хау не хо-хо? — Блеснув злыми глазами, Галина опрокинула остатки коньяка и заговорила торопливо и сбивчиво: — Мы остались втроем с отцом, который, кроме как шоферить и пить водку, ничего не мог. Другими словами говоря, две десятилетние девчонки были предоставлены сами себе, и если бы не соседка тетя Женя, то от нас давно бы остались одни воспоминания. Лет через пять отец спился окончательно и угодил под машину. Неделей позже он скончался в больнице, и мы остались одни. Так вот, наша расчудесная тетушка даже в этом случае не удосужилась взять над нами попечение. И это при том, что жила она одна и трудилась бухгалтером на мясокомбинате. Несколько раз мы приходили к ней в гости, но потом, видя, как неохотно она нас встречает, с каким равнодушием выслушивает рассказ о наших проблемах, ходить перестали. Медицинское училище мы закончили только благодаря все той же тете Жене и друг другу. Вот такой заботой и лаской окружала нас покойница.
— Тогда мне тем более непонятна ваша к ней нынешняя любовь.
— А никакой любви к ней мы не испытывали. Просто она внешне очень походила на маму, да к тому же родственница.
— До меня это не доходит.
— Тут уж я ничем помочь не могу.
— Ладно. У вас были ключи от ее квартиры?
— Естественно. У Таньки их отобрали в милиции.
— А где она пребывает в данное время?
— Там же. Уже больше суток держат.
— Почему же тебя отпустили?
— Потому что я не могла быть прямой соучастницей «убийства», поскольку во время совершения преступления находилась в подмосковном санатории, о чем и предъявила документы. Но мы опять не о том, опять отвлеклись от темы. Неужели ты до сих пор думаешь, что мы имеем какое-то отношение к ее убийству?
— Пока ты меня в этом не разубедила.
— Господи, раз уж ты не веришь, то куда еще идти? Или попытаться откупиться деньгами?
— Может быть, но это опасно. Неизвестно, на кого нарвешься, и тогда твоя взятка пойдет тебе же во вред. Мент нынче пошел загадочный и непредсказуемый. Лучше бы вам законным путем доказать свою непричастность.
— Как? — почти закричала она. — Вчера я битых два часа объясняла этим милицейским олухам, что пожелай мы умертвить тетку, то сделали бы это куда грамотней и тоньше. Комар бы носа не подточил.
— Например? — живо заинтересовался я. — Ну, чего замолчала? Слушаю внимательно.
— Изволь. Как ты знаешь, мы с Татьяной закончили медучилище. Что нам стоило купить бутылку самопальной водки и накачать тетушку метиловым спиртом? А много ли ей, старухе, надо? Рюмку-другую — и она уже в раю. Или варенье вишневое, по особому рецепту сваренное, ей преподнести, или банку нужных грибочков подкинуть, да мало ли существует способов тихо и естественно отправить старого человека на тот свет.
— А ты, я вижу, в этих вопросах подкована серьезно.
— А как же, я за свою десятилетнюю токсикологическую практику многому научилась. Сколько народу откачала, скольким жизнь вернула! И после всего этого стала бы я душить собственную тетку веревкой? Обижаешь, начальник.
— Наверное, ты права. Ты знала, где она хранила золото?
— Те три фиговины, которые тетка тыкала в нос каждому встречному, она держала в картонной коробочке в шифоньере…
— А что, были какие-то еще?
— М-м-м, не знаю, — неуверенно ответила она и потянулась за бутылкой.
— Послушай, — резко остановил я ее доброе начинание. — Ты зачем сюда приехала?
— Хочу, чтобы ты помог нам очиститься от этих грязных подозрений.
— Ты в этом уверена?
— Что за странный вопрос?
— Дело в том, что я могу согласиться. За определенную мзду, естественно.
— Ну вот и отлично.
— Подожди. У меня было несколько случаев, когда мои клиенты в результате проведенного мной расследования впоследствии очень жалели, что обратились ко мне.
— Это как понимать?
— Я докапывался до истины, и истина та для клиента была крайне негативна, а порой просто плачевна.
— Не понимаю.
— Клиент садился за решетку. Не получится ли у нас такого конфуза?
— Однако странные у вас методы, господин Гончаров, — поднимаясь, усмехнулась цветочница. — Хорошенького же мне сыщика случай подарил.
— Отличного! — застенчиво согласился я. — И все же, госпожа Русова, я ничего не понимаю. Почему тебя это должно волновать? Ведь если ты знаешь, что никакого отношения к убийству не имеешь, то и причин для беспокойства не вижу.
— Да, к этому преступлению мы непричастны, но я не желаю иметь дело с человеком, который мне не доверяет. Простите за беспокойство и спасибо за коньяк.
— Ну что вы, что вы, какие пустяки, — сверхвежливо ответил я. — Цветочки-то забрать изволите? — не удержавшись от пакости, едко спросил я уже в передней.
— Не все же такие, как ты, — высокомерно посмотрев на меня снизу вверх, ответила она, выходя. — Мент ты позорный!
— А ты убийца! — радостно заржал я вдогонку. — Куда дела брильянты убиенной тобою тетки? Отравительница! — подумав, добавил я и хотел захлопнуть дверь, но немного опоздал.
Из-за лестничного пролета поднималась норковая шапочка, под которой шла Милка. Бросив дверь открытой, я трусливым зайцем ускакал в кабинет, запрыгнул на диван и замер в позе греческого мыслителя.
— Что, Котик, эта крохотуля осталась недовольна твоими потенциальными возможностями? — даже не раздеваясь, прямо от входа начала язвить Милка. — Ух она какая! Ах ты, мой бедненький, старый хреночек, ну как же мы так осрамились? Как же мне тебя утешить, импотентик ты мой маленький.
— Накаркаешь, дура, сама потом жалеть будешь, — не желая вступать с ней в яростные дебаты, равнодушно ответил я.
— Да куда уж мне, чернавке, против таких шикарных дам, от которых за версту разит дешевыми
