даже языка не имели. Их примитивный речевой аппарат состоял из одной утыканной иглами гортани, способной, правда, извергать пламя.
– Сократ сказал: справедливый человек счастлив.
– Вы верите этому безумцу? Я понятия не имею, как он оказался в раю. За ним числится множество прегрешений. Он – настоящий сумасшедший. И сексуальный извращенец, к тому же.
– Мы верим не безумцу. Мы и сами полагаем, воцарение справедливости даст людям укрепление веры в бога, позволит очиститься, – голос Михаила звучал торжественно, святые питали склонность к вычурной патетике. – Ведь если каждому воздастся по делам его еще при жизни, человек станет верить, что бог есть.
– И перестанет верить в существование загробного мира.
– Это обстоятельство абсолютно не важно. Ведь после смерти все невинные души окажутся в раю. Там они прозреют. Поймут, что бог есмь, и загробный мир тоже есмь. И тогда наступит царство добра и всеобщей благости во веки веков, аминь.
– Да это же просто блядословие какое-то! – вскричал выведенный из себя Люцифуг Рокофал.
– Не сметь сквернословить в моем присутствии! – возмутился Михаил.
– Между прочим, «блядословие» – слово церковное, на языке богословов означает пустую, праздную болтовню. Упоминается в литературных источниках неоднократно, в частности в «Славянском именослове» протоиерея Михаила Морошкина, изданного в Санкт-Петербурге в одна тысяча восемьсот шестьдесят седьмом году. Ну, это так, научная справка для непросвещенного ума.
– И протоиерей, может, порой ошибаться при жизни, ибо грешен человек. Похвально то, что он стремится к божественному совершенству.
– Раз для вас все так кондово складывается, уважаемый Миха, сними хотя бы контрибуцию очищения с тех, кто уже томится в аду.
– Ни в коем случае, – возразил архангел, брезгливо морщась на фамильярное «Миха», – мы спасем миллионы душ. Теперь с этим ничего не поделать. – Он выставил перед длинным носом премьер-министра указательный палец и проговорил: – Год. Один год.
В ответ Люцифуг Рокофал показал средний палец и пропел тенорком:
– Фак. Один фак.
Архангел Михаил схватился за рукоять сияющего меча. Премьер-министр кинулся за трезубцем. Оба одновременно отдернули руки от оружия, спохватились. И над Михаилом, и над Рокофалом довлела сила владык вселенной. Перейти границу в мирном переговорном процессе значило вызвать их гнев и впасть в немилость. В прошлый раз Рокофал лишился всех личин, кроме человеческой, став квадратноголовым карликом, в этот раз вполне мог лишиться ответственной должности и бегать в течение пары веков на побегушках у какого-нибудь Адрамелеха, чистить его павлиний хвост и драить шкуру на потном лошадином крупе. Обычным обликом герцога была нижняя часть тела мула, а на ней – человеческий торс с песьей головой. Из лошадиного крупа торчал павлиний хвост. Выглядел Адрамелех, надо отдать ему должное, жутковато. Было у него и несколько иных личин. Не менее чудовищных.
– Продолжим? – поинтересовался Михаил. Как и все святые, он быстро забывал обиды.
– Валяй! – согласился Рокофал.
– Значит так, – Михаил извлек из воздуха скрученный в трубочку список, развернул его и прочитал: – Двадцатое дело на сегодня. Обольщение почтенного Василия Скифийского бесовкой Армалой. Скифийский покаялся. Но это не в первый раз. Отец думает, прощать его или нет.
– Absque omni exceptione, immo [8]! – жарко выдохнул Рокофал. К этому делу он хорошо подготовился: – Распутник совершил грех прелюбодеяния в двадцать шестой раз. Нет ему прощения!
– Отец склоняется к тому же мнению, – грустно заметил Михаил, – но хочет быть уверен, что в аду Василий Скифийский не будет сильно мучиться.
– Конечно, не будет, – заверил архангела Рокофал. – Мы его пристроим смотрителем в борделе. Там ему самое место. Будет заниматься любимым грехом с утра до вечера. Ну, как? Низвергаем?
– А наказание?
– А наказание определим самое легкое. Скажем, по четвергам парочка моих бесовок может прищемить ему детородный орган дверью.
– Но функциональность органа сохранится? – уточнил Михаил.
– Безусловно, – ответил Люцифуг, – ты же знаешь, все, что у нас происходит, это всего лишь иллюзия. Мы их жарим, а на телах потом ни единого ожога. Варим в крутом кипятке, а они, как новенькие. Единственное, для полноты ощущений мне придется время от времени менять пытку. Ко всему привыкаешь, знаешь ли, – и к хорошему, и к плохому. Но ты не волнуйся. Сильно мучиться он не будет. Придумаем что- нибудь настолько же безобидное.
– Скажи, пожалуйста, – Михаил нахмурился, – тебе когда-нибудь зажимали дверью детородный орган?
– Это еще зачем? – насторожился Рокофал.
– Просто мне кажется, если кому-то зажимали дверью детородный орган, он никогда не будет называть эту процедуру безобидной.
– Ах, вот ты как повернул, – обиделся премьер-министр. – Для вас, между прочим, стараюсь. Хочу наказание смягчить. А ты меня зажиманием органа пугаешь.
– Хорошо, – пошел на попятный Михаил, – Василия Скифийского низвергаем в пучину огненную. Но помягче с ним, пожалуйста. За него сам бог просил.
– Жалеет, значит, – Рокофал подмигнул, – может, потому, что и сам плотских грехов не чурается?
Архангел отшатнулся:
– Не смей кощунствовать, о боге говоришь, нечисть!
– Ишь ты, как нашего владыку нечистым звать, это у них запросто, а как вашего по маме приложить или о мелких шалостях упомянуть, сразу кипешитесь, плесень белая!
– Ну, все! – Михаил легким движением выхватил сияющий меч. – Терпение мое небезгранично.
– Ой, мама, убивают! – закричал Рокофал, падая на колени. – Давай, руби, злодей, безоружного. И пусть потом тебе будет стыдно. Будешь меня вспоминать. И замучат тебя муки совести от того, что прикончил, меня бедолажку.
– Тьфу ты, нечисть, – сплюнул архангел в сердцах и вложил меч обратно в ножны.
Люцифуг Рокофал громко хохотал, катаясь по полу.
– Ой, мама, ой, не могу, ну, придурки… Пожалел меня. Ну, спасибочки. Спасибо. Ха-ха-ха.
Михаил смотрел на адского премьер-министра с презрением.
– Может, вернемся к делам?!
– Давай, – Рокофал резко прервал веселье, вскочил на ноги и бухнулся в кресло. – Что там у тебя следующим по списку?..
Переговоры продолжались без малого восемь земных суток, а когда, наконец, завершились, премьер-министр ада чувствовал себя вконец разбитым.
Как он не увещевал Михаила, тот был непреклонен – пари необходимо довести до конца. Ни один аргумент не возымел действия. Хотя Люцифуг Рокофал шел на самые виртуозные ухищрения, лишь бы изменить условия давнего соглашения между Лучезарным и Пресветлым богом. Припомнил даже давнюю некрасивую историю, когда одного праведника после смерти отправили прямиком в ад. А когда он полюбопытствовал, за что же, собственно, с ним такое приключилось, черти в Пределе Гордыни доходчиво объяснили. Оказывается, бог решил обменять бедолагу на Вагнера. Дескать, увертюра «Фауст» зацепила. Создатель этой увертюры, разумеется, в раю по справедливости никак не мог оказаться. Он и чаять не мог, что протекция самого бога поможет. Больше подобных случаев не было, но и этот один, позволил в свое время премьер-министру ада добиться многих важных уступок во внешней политике.
«Люстрации, что ли, провести, дабы думалось хорошо, – размышлял Люцифуг Рокофал через двенадцать часов, перенесясь наконец в родные адские пределы, – рассечь десяток неживых грешников прямо по сагиттальной плоскости, и покамест они истекают черной кровью, кружиться в па-де-де с бесовкой Исиолой… Пора-пора уже немного отдохнуть. А то от всех этих хаджей к святым вратам и переговоров с архангелами у меня скоро начнется тремор рук, ног и половых органов»…
