говорю, Шахин? Такая женщина многого ожидает. И если звезда восходила, а потом она вдруг остановилась в своем движении, застыла, а другие звезды поднялись выше и затмили ее своим светом… Что должна сделать такая женщина, Шахин? Что должна сделать такая жена и бегум?
Шахин Бадур Хан от стыда закрывает лицо руками, но не может остановить поток слов, который проникает в его мозг сквозь ливень, сквозь грозу, сквозь его пальцы. Он считал себя хорошим и верным советником своего лидера, правительства и страны, но он прекрасно помнит, как во время возвращения на самолете из Кунда Кхадара прореагировал на предложение Саджиды Раны занять место в ее кабинете. Страхом быть обнаруженным, страхом, что правда изольется из него, словно кровь из перерезанного горла. Теперь Шахин понимает, сколько раз на протяжении карьеры мог бы сделать шаг выше, но не делал его, парализованный предчувствием неизбежного падения.
– Дживанджи? – произносит он слабым голосом. Кульминация безумия в этой древней сторожевой башне Моголов в момент кульминации грозы. Его жена – агент Эн Кей Дживанджи. Она смеется. Он никогда в жизни не слышал более страшного звука.
– Да, Дживанджи. Теми вечерами, когда у меня собирался «кружок юристов», когда ты был в Сабхе, как ты думаешь, чем мы занимались? Беседовали о ценах на недвижимость, о детях-«брахманах» и крикетных матчах? О политике, Шахин. Лучшие женщины-адвокаты в Варанаси. А как же иначе нам развлекаться? Мы создали некое подобие теневого кабинета. Мы занимались моделированием на своих палмах. Могу заверить тебя, Шахин, в моем джхарока было больше политических талантов, чем во всем правительстве Саджиды Раны. О, Саджида Рана, великая мать, сделавшая невозможным для любой другой женщины сравниться с ней!.. Должна тебе сказать, Шахин, что в нашем Бхарате не было войны за воду. В нашем Бхарате не было трехлетней засухи, не было враждебности в отношениях с США. В нашем Бхарате мы разработали план создания совместного Управления распределением водных ресурсов долины Ганга вместе с авадхами и Бенгалом. Мы управляли твоей страной гораздо лучше, чем ты, и знаешь почему? Мы просто хотели проверить, способны ли на что-то. Способны ли быть лучше, чем вы. И оказалось, что способны. Все в столице говорили об этом, но ты ведь таких разговоров не слушаешь, не так ли? Бабья болтовня. Болтовня, не имеющая никакого значения. Но Эн Кей Дживанджи слушал, и слушал очень внимательно. Шиваджи слушали, и тут есть еще кое-что, чего я не могу простить. Индус-политик признал талант – независимо от пола, независимо от религии, – который не мог ни увидеть, ни признать собственный супруг. И мы стали политической группой шиваджисток, маленькой группкой, собиравшейся на чашку чая в саду. Теперь наша игра приобрела и смысл, и значение. Иногда я даже тешила себя надеждой, что, возвращаясь домой, ты не будешь рассказывать мне о том, какие вопросы вы обсуждали в Сабхе, и я сама, собственным умом дойду, расшифрую все ваши планы и замыслы, а затем оставлю вас далеко позади. И всякий раз, когда ты, возвращаясь домой, осыпал проклятиями Дживанджи, так как он всегда на шаг опережал вас, я радовалась, потому что была причиной всех ваших провалов.
Она прикасается к груди, не обращая уже никакого внимания на мужа, не замечая дождя, обрушившегося на Рамгхар, думая только о своей великой игре, ставшей главным за коном ее жизни.
– Дживанджи, – шепчет Шахин Бадур Хан. – Ты продала меня Дживанджи.
И дамба, которая так долго сдерживала его истинные чувства, такая высокая и широкая, рушится. Шахин Бадур Хан чувствует, что все эти годы, вся ложь и притворство – только стон, только вопль, подобный пустоте, предшествовавшей творению.
И этот стон рвется из него наружу. Он не может остановить его, не может удержать. Пустота мертвой хваткой сжала внутренности. Шахин опускается на колени. Ползет на коленях к жене. Все рухнуло. Он позволил себе надежду, и за подобную гордыню все у него было отнято. Теперь уже нет надежды. Звериный вой переходит в визг, в разрывающие грудь рыдания. Билкис в ужасе отступает от мужа. Подобное не входило в ее игровые стратегии и планы. Шахин Бадур Хан опускается на четвереньки, как побитый пес, и вопли его начинают напоминать лай и завывания издыхающей собаки.
– Прекрати, прекрати, – умоляет Билкис. – Пожалуйста, прекрати!.. Ну пожалуйста, подумай о том, как чудовищно ты выглядишь…
Шахин Бадур Хан поднимает на нее глаза. Она в ужасе закрывает рот рукой. Лицо мужа сделалось неузнаваемым. Ее игра погубила их обоих.
Билкис отступает от окончательно раздавленного существа, которое, скорчившись на ступенях сторожевой башни, копошится в вонючем гное своей растоптанной жизни. Она на ощупь находит ступеньки и скрывается в пелене дождя.
38
Господин Нандха
Господин Нандха погружен в суровую полифонию Баха, а несущий его самолет делает вираж над рекой. Горячий ветер, вестник муссона, атакует гхаты. Его порывы разбрасывают флотилии дийя по водам священного Ганга. Господин Нандха видит отблески молнии на шлеме пилота. Впереди идут три других самолета, принадлежащие к их эскадрилье, они кажутся неким движущимся световым узором на фоне огней большого города. Каши. Город света.
В виртуальном поле зрения господина Нандхи над Варанаси возвышаются божества. Они намного больше муссона, их ваханы ползут по асфальту и грязи, а макушки достигают стратосферы. Боги, подобные грозовым облакам, высоко держащие свои атрибуты, сквозь которые пробиваются разряды молний. Многочисленные руки складывают пальцы в священные мудры с истинно божественной тщательностью. Режим сдерживания вступил в силу, как только экскоммуникационные силы поднялись с военного аэродрома. Удалось пресечь перемещение сотни сарисинов первого уровня в кабельной сети, но во всем остальном ситуация была тише обычного рабочего дня в пятиэтажном офисном здании. Эскадрилья разделяется, навигационные огни видны между Ганешей, Кали и Кришной. Вот самолет делает вираж и пронзает образ Ганеши в фонтане пикселей. Копье в бок, думает господин Нандха.
Пилот переходит в режим снижения и проносится через завесу божественного света. Господин Нандха отключает виртуальные образы. Божества исчезают, словно уничтоженные внезапным приступом атеизма, но за долгие годы общения с ними господин Нандха привык ощущать их постоянное присутствие где-то на задворках сознания. Пистолет тяжелым грузом давит на грудь.
Здание компании «Одеко» представляет собой административный блок в не слишком престижном районе с низкой арендной платой. Оно спряталось в лабиринте маленьких ателье, шьющих школьную форму, и магазинчиков торговцев сари. Пилот ловко вписывает самолет в узкую улицу. Он идет на посадку, концами крыльев касаясь балконов и опор электрических линий. Воздушная струя валит десятки велосипедов, расставленных по улице. Корова нехотя уступает ему место. Владельцы магазинчиков пытаются удержать разлетающийся товар. Пилот выпускает шасси, которые нежно касаются бетонного покрытия. Господин Нандха идет к своему экскоммуникационному подразделению: Рам Лалли, Прасад, Мукул Дев, Вик.
Самолет замирает. Вокруг все недвижимо, полная тишина, только порывы ветра разносят бумагу и обрывки кинопостеров по узким улочкам. Лают уличные собаки. Моторы затихают, опускается трап.
