Взгляд Юли скользит по ньюту, смотрит сквозь ньюта, уничтожает ньюта и переходит на кого-то за спиной ньюта. Юли улыбается, раскрывает объятия.
– Какая приятная неожиданность!..
Юли проносится мимо. Теплое касание мехов, золотистый загар и скулы, как бритвы. За Юли следует свита. Кто-то толкает Тала, выбивает бокал из руки ньюта. Он падает на пол, какое-то мгновение бешено вращается. Тал стоит в растерянности, окаменев, подобно многочисленным статуям храма.
– Вы, кажется, потеряли свой коктейль.
Голос, пробившийся сквозь стену оглушающей болтовни, не принадлежит ни мужчине, ни женщине.
– Ну-ну, не расстраивайтесь. Это всего лишь сборище наглых сучек, сестричка, а мы для них просто часть декора.
Череп у подошедшего ньюта не такой удлиненный, как у Тала, кожа смуглая, глаза имеют монголоидный разрез: явно не обошлось без непальских или ассамских генов. В ньюте есть что-то от присущей обоим народам застенчивой гордости. Ньют безразличен к моде, одет в белое, обритый череп посыпан золотистой слюдой – единственная уступка современному стилю. Как со всеми ньютами, Талу трудно определить возраст подошедшего.
– Транх.
– Тал.
Они раскланиваются и обмениваются приветственным поцелуем. Пальцы у ньюта длинные и элегантные, с французским маникюром. У Тала они короткие, приплюснутые от бесконечной работы с клавиатурой, с обкусанными ногтями.
– Мерзко, чертовски мерзко, не так ли? – говорит Транх. – Пей, дорогуша. Вот!.. – Ньют стучит костяшками пальцев по стойке. – Хватит этой «He-Русской» мочи. Дайте мне джина. На двоих.
После театрального, слишком навороченного коктейля бокал чистого джина с лимоном кажется таким приятным, таким охлаждающим, таким бодрящим… Тал чувствует, как холодное пламя поднимается вверх и ударяет в голову.
– Потрясающий напиток! – восклицает Тал.
– Все переворачивает. Хинин! Вот!.. – Ньют поворачивается к аватаре за стойкой. – Господин актер! Еще два таких же.
– О, мне больше не надо, у меня работа завтра с самого утра. Я не представляю, как буду возвращаться домой, – говорит Тал, но ньют сует ему в руку ледяной, покрытый капельками влаги бокал.
В музыке пробивается завораживающий ритм, а по развалинам храма бежит порыв ветра, увлекая за собой тени и язычки пламени. Все поднимают глаза, задаваясь вопросом, не первое ли это дуновение муссона.
Ветер приносит толику безумия в жуткую скуку вечера, и у Тала начинает кружиться голова. Ньют чувствует странную легкость, стремление болтать без умолку и непонятное желание оказаться в каком- нибудь другом городе, на другой работе, в гуще жизни – рядом с маленьким, смуглым и таким безумно красивым ньютом.
Дальнейшее похоже на письмена под дождем. Тал неожиданно для себя обнаруживает, что начинает танцевать. Ньют не помнит, как оказывается на танцполе. Вокруг стоят люди, наблюдающие за ньютом. Собственно, танцует только Тал, но танец его превосходен, безупречен. Тал похож на ветер, только что пролетевший по храму и собравшийся в одном месте, в один порыв. Ньют похож на свет, ночь, искушение, на лазерный луч, направленный на Транх и освещающий только ньюта. «Я хочу, я стремлюсь, я мечтаю». Ну же… Манящий жест… да, он влечет к себе Транх, шаг за шагом выводя ньюта из толпы. Ньют улыбается, отрицательно качает головой. Я подобными вещами не занимаюсь, дорогуша. Но ньют втягивается в круг непредсказуемой игрой шакти и пуруши. Тал видит, как дрожит Транх, словно нечто – некая отверженная, демоническая ночная сущность – выскользнуло из ночной темноты и проникло в ньюта. Транх начинает улыбаться безумной завороженной улыбкой, и вот они уже оба выходят в центр, со всех сторон окруженные музыкой: охотник и его жертва. Все взгляды устремлены на них. Краем глаза Тал видит Юли, самую яркую звезду на небесах, торжественно удаляющуюся в сопровождении свиты. Но это происходит где-то там, ближе к заднику сцены…
Присутствующие ждут кульминации танца – поцелуя, но, несмотря на бесчисленные эротические скульптуры, откровенно демонстрирующие себя со всех колонн и опор храма, Тал и Транх – индийские ньюты, время и место для их поцелуя не здесь и не сейчас.
И вот они уже сидят в такси, и Тал не знает, как и куда они едут, но вокруг темно, а в ушах «эно» продолжает звучать музыка, а голова гудит от выпитого… и все-таки мало-помалу окружающий мир становится более упорядоченным и пристойным Тал знает, чего хочет ньют. Ньют знает, что должно произойти. И уверенность в этом тупо и ало пульсирует внизу живота ньюта.
Они сидят на заднем сиденье подскакивающего на ухабах фатфата. Рука Тала медленно опускается и касается мягкой поверхности бедра Транх, проводит по ней снизу вверх. После мгновенного колебания пальцы Транх ласкают чувствительную, лишенную волос кожу, нащупывают спрятанные под ней штифты контроля гормональной системы и осторожно вводят в них коды возбуждения. И почти сразу же Тал ощущает, как у него бешено начинает колотиться сердце, как перехватывает дыхание, как кровь приливает к лицу… Половые гормоны играют на струнах его тела, как на ситаре: каждый орган, каждый крошечный капилляр вступает в общий гармоничный напев страсти. Транх протягивает руку Тал. Ньют производит подкожный ввод кода, быстро, легко и незаметно. Ньют чувствует, как напрягается Транх с началом гормонального всплеска. Они сидят рядом в подпрыгивающем такси, не прикасаясь друг к другу, но дрожа от желания, не в состоянии произнести вслух ни единого слова.
Отель расположен неподалеку от аэропорта в укромном уголке – комфортабельный, со сдержанным и неболтливым персоналом. Девица с усталым и раздраженным лицом в окошке регистрации с явной неохотой поднимает глаза от иллюстрированного журнала. Ночной носильщик вначале вроде бы зашевелился, но затем, получше разглядев вновь прибывших, мгновенно отворачивается и делает вид, что чрезвычайно увлечен происходящим на экране телевизора. Стеклянный лифт поднимает их по стене отеля в номер на пятнадцатом этаже. Вокруг – узор из огней аэропорта, словно громадное, разукрашенное драгоценностями черное полотно. Небо усыпано гроздьями созвездий и аэронавигационными огнями транспортных самолетов, столь многочисленных в последние дни из-за объявленного режима повышенной бдительности. Сегодня все дрожит – и небо, и земля.
