Йогендра активно закусывает пааном.
– Тот десятилетка может десять раз купить и продать здешний бар. И он еще будет вовсю развлекаться, когда нас с тобой уже опустят в священные воды.
Коктейль приятно холодноватый, он вселяет меланхолию, очень хорошо идет к паану, помогает ему легче проскользнуть в желудок. Шив оглядывает помещение клуба. Из девчонок не на кого сегодня и глаз положить. Те, что не хихикают рядом с брахманом, уставились в экран телевизора.
– На что это они так пялятся?
– Что-то, связанное с модой, – отвечает Тальв. – Тут привезли какую-то русскую модель, ньюта. Юри, кажется.
– Юли, – подсказывает Йогендра.
Его десны уже алы от паана. Освещение в баре имеет голубоватый оттенок, и нитка жемчуга, которую он постоянно носит, начинает отливать каким-то мистическим цветом. Красным, белым, голубым. Американская улыбка. Йогендра ни разу не снимал жемчужные бусы с тех пор, как стал работать с Шивом.
– Таких я бы тоже всех перестрелял, – говорит Шив. – Извращенцы. Что касается брахманов, то они мухлюют с генами, но у них хотя бы понятно, кто мужчина, а кто – женщина.
– Я читал, будто ньюты собираются получить разрешение размножаться клонированием, – мягко замечает Тальв. – Они согласны платить нормальным женщинам, чтобы те вынашивали их детей.
– Ну, это уж совсем мерзость, – говорит Шив.
Когда он поворачивается, чтобы поставить пустой стакан, то на отливающей голубым барной стойке обнаруживает клочок бумаги.
– Что это?
– То, что принято называть счетом, – отвечает Тальв.
– Прошу прощения! С каких пор я должен оплачивать напитки в вашем заведении?!
Шив разворачивает крошечную квитанцию, бросает взгляд на сумму. Еще раз внимательно рассматривает счет.
– Нет, что такое?! У меня здесь уже больше нет кредита? Неужто вы хотите сказать: Шив Фараджи, мы тебе больше не доверяем?!
Девицы у телевизора поднимают головы, привлеченные звуками намечающегося скандала. В голубоватом свете они становятся похожими на дэви. Тальв тяжело вздыхает. Появляется Салман. Он владелец, у него есть связи, которых нет у Шива. Шив потрясает папкой с меню, словно обвинительным актом.
– Я говорил твоей здешней звезде…
– Я уже много слышал о вашей платежеспособности.
– Приятель, меня все уважают в этом городе.
Салман холодным пальцем касается ледяного металла со суда.
– Ваши акции больше уже не… не на подъеме, как раньше.
– Значит, какой-то подонок пытается мне подставить ногу? Ну что ж, скоро я буду хранить его яйца в сухом льду…
Салман отрицательно качает головой.
– Вы ошибаетесь. Проблема исключительно макроэкономического свойства. Тенденции рынка, сэр.
И вдруг весь бар-клуб «Мусст» как-то «отъезжает» от Шива, его стены уходят куда-то вдаль, остается только голова брахмана, громадная, раздувшаяся и покачивающаяся из стороны в сторону, словно праздничный разрисованный и наполненный гелием воздушный шар. Она смеется над Шивом смехом маленького идиота.
У некоторых в подобных случаях перед глазами начинает плыть красноватая дымка. Шив всегда видит синюю. Густую, насыщенную, вибрирующую синеву. Он хватает тарелку с пааном, разбивает ее, прижимает руку Тальва к стойке и заносит длинный кусок острейшего стекла над большим пальцем бармена, словно нож гильотины.
– Посмотрим, как этот беспалый будет смешивать коктейли, – цедит сквозь зубы Шив. – Бармен. Звезда.
– Ну-ну, успокойся, друг, – медленно и с раскаянием в голосе произносит Салман, но Шив понимает, что это шипение кобры… а вокруг – снова синева, дрожащая, пульсирующая синева.
Кто-то кладет руку ему на плечо. Йогендра.
– Ладно, – говорит Шив, ни на кого не глядя. Кладет осколок тарелки, поднимает руки. – Ладно.
– Я постараюсь забыть о случившемся, – говорит Салман. – Но в любом случае я жду оплаты по счетам. Полной оплаты, сэр. В течение тридцати дней. Стандартные условия.
– Ладно. Чувствую, здесь что-то не так, – бормочет Шив, отступая. – Но я обязательно выясню, что именно, и вернусь, чтобы выслушать твои извинения.
Он опрокидывает свой табурет, но не забывает прихватить банку с «препаратом».
По крайней мере Шив добился того, что все девицы разом уставились на него.
Аюрведический ресторан закрывается ровно в восемь, так как, согласно философии Аюрведы, есть после восьми часов вечера нельзя.
