гладила ее по голове. Малышка тыкала пальчиком в сторону кустарника, словно знала, что там таится смертельно опасный зверь. Тот зверь, что придет ночью, чтобы забрать их жизни…
Серые тучи скрыли полную Луну. Над деревней сгустился сумрак. Огнор раздвинул ветки и медленно побрел к домам. Его широкий силуэт казался частью сумрака, сливался с ночью, как сливается с ночью хищник, что выходит на охоту по ночам. Левый глаз зверя посверкивал в темноте кроваво-красным, правый скрывало набрякшее, тяжелое веко. Ноздри шумно раздувались. Огнор вдыхал запах людей, так же как затем будет вдыхать их страх. От предвкушения кровавых убийств в животе разлилась сладостная истома, язык заколотился в глотке, как змея в мешке.
Огнор миновал смотрового (растяпа дремал, привалившись), опустился на четвереньки и пополз вдоль домов, вглядываясь в светящийся четырехугольник окна. Он вполз на крыльцо и тронул дверь. Не заперто. Створка двери открылась со слабым скрипом, явив Огнору поистине идиллическую картину.
Женщина сидела у стола и держала на коленях вязание. Мужчина качал колыбель с малышкой. Мальчишка спал на лавке, накрытый шерстяным одеялом.
Обычно его появление вызывало переполох. Огнор ожидал, что именно так все будет и в этот раз. Но ошибся. При виде чудовищного незнакомца люди не стали метаться и кричать. Мужчина улыбнулся, словно перед ним стоял не зверь, а долгожданный гость. Женщина отложила вязание и позвала:
– Аксель, посмотри, кто к нам пришел…
Мальчишка приподнял голову и уставился на Огнора со странным видом. В глазах его светилось любопытство.
Тут зверь вспомнил, что должен спешить. Когда поднимется шум, на помощь жертвам поспешат односельчане. К тому времени он должен быть далеко.
Огнор ринулся вперед и полоснул женщину по горлу острыми когтями. Стул опрокинулся, и ее тело рухнуло на пол. Отделенная от туловища голова покатилась и застыла в углу, глядя на убийцу широко открытыми голубыми глазами.
Мужчина попытался что-то сказать, но Огнор свалил его мощным ударом в подбородок. Послышался хруст, какой бывает, когда ломаются шейные позвонки, и мужчина рухнул возле колыбели своей дочери.
Зверь потянулся, собираясь схватить девочку, но та вдруг прыгнула из колыбели ему навстречу и впилась зубами в плечо. От неожиданной боли Огнор закричал. Маленькая чертовка присосалась к шее, как пиявка, и быстро работала челюстями, все глубже вгрызаясь в плоть.
Отрывая от себя ее цепкие пальчики, Огнор краем глаза увидел, как метнулся с лавки мальчишка. В лице его не осталось ничего человеческого. Набрякшее, отечное личико растянулось в дьявольской усмешке, складки кожи болтались под подбородком, оскаленный в гримасе тонкогубый рот кривился. А на полу шевелилась, искала свою голову женщина. Тело ее поползло, опираясь на руки, к Огнору.
Мальчишка вонзил зубы в ногу убийцы, впитывал кровь и содрогался от плотоядного наслаждения. Огнору наконец удалось оторвать от себя девчонку. Она громко чавкала, а кровь текла по подбородку, падала на дощатый пол тяжелыми красными каплями. Зверь швырнул девчонку о стену. Развернулся, пнул маленького вурдалака, грызущего его ногу, увернулся от пятерни безголовой женщины и выскочил из дома…
Ночь пылала сотнями огней. Вся деревня собралась вокруг дома, в который забрался зверь. «Люди» держали над головой факелы, которые смолили весь день. Их бледные лица напоминали оплывшие восковые маски. Черные, как ночь, глаза горели вожделением. Страшные твари облизывались, проводили синеватыми языками по бескровным губам.
«Кто вы такие?» – хотел крикнуть Огнор, но его сковал такой дикий ужас, что он не мог даже рта раскрыть, только стоял и глядел на чудовищных жителей деревни, не зная, что предпринять. Зловонное дыхание вырывалось из его широченной глотки. Кто он перед этими страшными созданиями, заманившими его в ловушку?! Они все, как один, двинулись вперед, сжимая вокруг него кольцо. Позади заскрипела дверь, открываемая маленькой ручкой. Огнор закричал и бросился на них, полосуя когтями направо и налево, всех без разбору. Впрочем, его острые когти не могли их остановить. Они набросились на него все вместе, навалились тяжелой кучей, вгрызаясь в руки, ноги, живот и лицо. Так закрывается чашечка хищного цветка, когда насекомое оказывается внутри…
Голова Огнора торчала, насаженная на один из высоких шестов ограды. Неправильный, шишковатый череп напоминал жителям деревни пиршество, продолжавшееся все полнолуние. Торжество, устроенное по поводу поимки очередного зверя, завершилось только с рассветом.
Человеческий запах гнал к деревне сотни и сотни жестоких убийц, рыщущих в степях. Порой эти создания выглядели просто ужасно, как настоящие порождения тьмы, но, по счастью, все до единого были съедобны.
Боевой конь Альфреда Меннинга
Когда Альфреду Меннингу, рыцарю и дворянину, достался говорящий конь, он поначалу очень обрадовался. Еще бы – такая диковинка. Но уже к вечеру того же дня Альфред Меннинг всерьез подумывал о том, чтобы как можно скорее избавиться от волшебной животины. А все потому, что конь болтал без умолку. И ладно бы рассказывал что-нибудь интересное. Но нет. Вместо сказаний о дальних странах, где ему довелось побывать, могущественных ведьмах и чародеях, конь только и делал, что ругал своих прежних хозяев. Один, видите ли, был нищ и кормил его гнилым овсом. Другой заставлял таскать на спине мешки с зерном, как будто он сельская лошадь, а не конь благородных кровей. Третий и вовсе относился к нему «не по-товарищески», и заставлял каждый божий день отправляться в какие-то неважные путешествия вместо того, чтобы дать коню насладиться общением с гнедыми кобылицами из городских конюшен.
– Да заткнешься ты когда-нибудь?! – не выдержал, в конце концов, Меннинг. – Нельзя же все время так тараторить! У меня уже голова раскалывается!
– Ах, ты так! – обиделся конь, и после, действительно, некоторое время шел, сохраняя молчание, но как только Меннинг попытался перевести его на рысь, язвительно заметил:
– Под хамами быстро не бегаю! Интересно, о чем ты думал, когда покупал меня в собственность, что я буду молчалив, как твой покойный дедушка?! Не так я воспитан, чтобы возить всякую ругачую сволочь!
Упрашивать собственного коня прибавить шагу или даже выяснять, почему он решил, что его покойный дедушка был человеком молчаливым, показалось Альфреду Меннингу крайне унизительным занятием, поэтому он всадил шпоры в округлые бока и прикрикнул на упрямца:
