в боевую сбрую для трехчасового боя. Он так много узнал за одно утро! Каждый мальчик управлял не одним ботом — ИИ уровня 1,2 контролировали автономные процессы, такие как движение и восприятие. Пилоты скорее были офицерами и командовали целыми полками ботов. Обзор для них переключался от разведывательного аппарата к боевому боту, а потом к истребительному беспилотнику. И не было у них старых верных боевых машин с пулевыми пробоинами, любовно разрисованных граффити и украшенных самодельными демонами. Машины отправляли на войну потому, что те могли вынести ущерб, которого не выдерживали человеческая плоть и семьи. В «Кавалерии Кали» за месяц, по приказу джемадара и по потребности, сменялось до дюжины боевых единиц. Это было совсем, совсем, совсем не похоже на японские мультики, но ребята из «Кали» выглядели мужественными, крутыми и опасными в своей сбруе, хотя и возвращались каждый вечер домой к родителям, и работать на них, прибирать за ними, подавать им полотенца, когда они, потные и вонючие, забирались в душ после сеанса в боевой сбруе, было самым важным в маленькой жизни Санджева. Они были его детьми: только мальчики — девчонкам сюда хода не было.
— Болтаешься целыми днями с этими бадмашами, солнца не видишь — что в этом хорошего? — ворчала его мать, подметая перед очередным уроком крошечную гостиную в их квартирке под самой крышей. — Твоему отцу помощь нужнее: ему, пожалуй, придется нанять мальчика, а чего ради, если у него есть родной сын? У этих парней-роботов дурная слава.
Тогда Санджев показал ей деньги, которые получил за один день.
— Твоя мать волнуется, как бы тебя не обманули, — говорил отец, нагружая ручную тележку дровами для печи, в которой готовились пиццы. — Ты не горожанин. Я тебе скажу — не отдавай им слишком много любви: на солдат нельзя полагаться, хотя они в том и не виноваты. Все войны рано или поздно кончаются.
С тем, что осталось от денег, когда он отдал долю отцу и матери и положил немного на кредитный счет для Прийи, Санджев отправился на Чайную аллею и истратил сбережения на первый взнос за большие кожаные сапоги со стальными вставками и алым узором в виде языков пламени. Он гордо отправился в них на работу на следующий день. Санджев устроился рядом с водителем патпата так, чтобы сапоги были у всех на виду. Каждую пятницу он выплачивал долг владельцу магазина «Сапоги и туфли Бата», и к концу двенадцатой недели они целиком и полностью принадлежали Санджеву. За это время он купил себе и майку, и штаны из поддельного латекса (в настоящем латексе в Варанаси взопреешь), и значки, и ожерелье Кали, и гель для волос, и угольную подводку для глаз, но первыми были сапоги, сапоги прежде всего. Сапоги делают робоваллахом.
— Хочешь попробовать?
Вопрос был настолько простым и неожиданным, что не дошел до сознания Санджева, и, только собирая пакеты от чипсов (неряхи эти мальчишки), он сообразил, о чем его спрашивали. Голова у него пошла кругом.
— Ты что, об этом? — Кивок на сбрую, висевшую вроде содранной шкуры на крюке с проводами.
— Если хочешь… ничего особенного пока не происходит.
Ничего особенного не происходило почти целый месяц. Последнее волнующее событие заключалось в том, что какой-то умник из такого же барака в Дели пробил защиту «Кавалерии Кали» и чуть не выжег все программы. Большой Баба вдруг дернулся в своей сбруе, словно его ударил миллионовольтный разряд — позже Санджеву объяснили, что примерно так и было, — а потом биоконтроль сорвало (вроде как фейерверк в комнате, ого!), и парень забился на полу, словно в припадке падучей. Санджев первым подскочил к красной кнопке, и аварийная команда увезла мальчика в частную клинику для богатых. К тому времени, как Санджев вышел за консервами для ланча к дхабаваллаху,[19] ИИ разработал доппрограмму-патч против нового вируса, а Большой Баба уже валялся на своей кушетке и провалялся на ней три дня, страдая всего лишь легкой мигренью. Джемадар прислала пожелание скорейшего выздоровления.
Так обстояли дела, когда Санджев позволил Раджу запихнуть себя в сбрую. Он знал наизусть все захваты и застежки, он тысячу раз затягивал ремни и подключал сенсоры, но то, что сегодня это проделывал Радж, было особым случаем. Это превращало Санджева в робоваллаха.
— Он может малость глючить, — сказал Радж, опуская шлем Санджеву на голову.
Мгновенное затемнение, глухота, пока жучки-фоны пробирались к барабанным перепонкам.
— Есть какая-то новая разработка, что-то с индукцией от костей, которая позволяет посылать картинки и звук прямо в мозг, — услышал он голос Раджа через коммутатор. — Только, по-моему, они с ней опоздали. А теперь просто стой и не вздумай ни в кого стрелять.
Предупреждение еще звучало в ушах, когда Санджев, моргнув, увидел себя стоящим у школьного здания в деревушке, настолько похожей на Ахрауру, что он невольно стал искать глазами миссис Мауджи и священного рыжего теленка Шри. Потом Санджев разглядел, что школа пуста, а вместо крыши у нее камуфляжная сетка. В щербинах от пуль на штукатурке краснел кирпич. На уцелевших участках были наспех нарисованы Шива и Кришна со своей флейтой и выведены слова: «13-й механический конный: штаб- квартира секции». Кругом были люди в аккуратной форме, туго перетянутой ремнями, усатые, с бамбуковыми тросточками. В открытые ворота входили женщины, несущие воду в медных сосудах, и въезжали мотоциклисты. Потянувшись, Санджев обнаружил, что может заставить свою сенсорную установку заглянуть через стену. Деревня, как Ахраура, слишком бедная, чтобы спастись от войны. Слева под пыльным деревом нимы стоял робот. «Я, должно быть, как раз такой», — подумал Санджев: «Дженерал Дайнемикс А8330 Грум» — похожая на скелет пустынная крыса на двух зловещего вида когтистых лапах, с тяжелой сенсорной короной и двумя руками-орудиями. «Заменяются на газовые гранаты или на водометы для полицейских акций», — вспомнил он октябрьский номер «Боевых машин» за 2038 год.
Санджев опустил взгляд на собственные ноги: в его поле зрения цветком распустилась иконка: местонахождение, температура, боезапас, уровень метана в топливном баке, тактическая и стратегическая карта — оказывается, он был к северо-западу от Бихара, — но больше всего очаровала Санджева мысль, что стоит ему, Санджеву, подумать о том, чтобы поднять ногу, и когтистая лапа «Грума» поднимется с пыльной земли.
«Давай попробуй, что такое тихий денек на сторожевом посту в какой-то навозной бихарской деревушке. Вперед», — пожелал он. Бот продвинулся вперед на один-два шага. «Иди!» — приказал Санджев. Робот неуклюже зашагал к воротам. Никто и не оглянулся на шагающую мимо машину. «Здорово!» — думал Санджев, прогуливаясь по улице. — «Совсем как в игре!» — И тут же его взяло сомнение: — «Но откуда мне знать, что и вправду идет война?» — Он сделал лишний шаг. «Грум» замер в сотне метров от храма Ганеши, повернулся и зашагал обратно на свой пост. «Что, что, что такое?» — мысленно завопил Санджев.
— Бортовой ИИ перехватил управление, — объяснил Радж.
Его голос хлопушкой взорвался под шлемом. Потом деревня скрылась в темноте и затихла. Санджев, моргнув, увидел тусклый неоновый свет штаба «Кавалерии Кали». Радж бережно отстегивал ремни и защелки.
В тот вечер, возвращаясь домой в толпе горожан, сжимая в кулаке рупии, Санджев понял две вещи: война по большей части скучна и эта скучная война кончается.
Война кончалась. Джемадар трижды, дважды, потом раз в неделю появлялась на шелковой видеостене, с которой раньше по многу раз в день отдавала приказы в запарке и сиянии славы. Кавалеристы Кали валялись на кушетках, гоняли игры, трепались онлайн со своими фанатками — крутыми завлекательными девчонками, врали им о своих подвигах. Правда, фанатки никогда по-настоящему не верили, что имеют дело с робоваллахами, а думали, будто парни принимают боевые наркотики, от которых становятся нервными и агрессивными. Из-за сигареты, из-за взгляда, из-за того, оставить дверь открытой или закрытой, вспыхивали ссоры. Санджев не раз оказывался в гуще сражений робоваллахов. Но когда к ним явился американский миротворец, Санджев понял, что все и вправду кончилось, — эти являлись только тогда, когда им абсолютно ничего не грозило. Прокатились еще волны взрывов автомобилей и нападений беспилотников, и несколько самоубийц подорвали сами себя, но всем было известно, что это только потому, что никто в священном Бхарате не любит Америку и американцев. Нет, война закончилась.
— Что ты теперь будешь делать? — спросил Санджева отец, думая про себя: «Что буду делать я,
