все тело. Искры из глаз. А тоже не ляжешь, тащить некому, ребята Витька несут, им тоже не сладко.
Все же дошли, на ту гору где раньше позиции у духов были. Наша рота уже ушла вперед. Меня и Витька возле штаба оставляют. Филон и Герка уходят. Мне батальонный фельдшер делает противостолбнячный укол, еще вспрыскивает пару тюбиков с промедолом, накладывает новую повязку. У меня все как плывет перед глазами, мне уже все по херу. Скоро эвакуация, меня в госпиталь, Витька на вечный дембель. Рядом он со мной. Как же мне хреново ребята, вот и улыбаюсь. Вспоминаю рассказ Витька, об отпуске домой. Он с первой женой разводиться ездил, это она на развод подала, вот его и вызвали на суд по повестке заверенной военкоматом. Витька такой счастливый и довольный домой поехал, мы его всей ротой собирали. Развелся с одной и тут же на другой женился Витек. Вернувшись он нам фотку показывал, хвастал какая красивая у него вторая жена. Хотя уже не жена, вдова. Помнишь Витька как ты хохотал когда нам про суд рассказывал? Я ведь тебя таким запомнил, ты для меня, Филона, Герки, для наших ребят с роты не груз — 200, а веселый здоровый русоволосый парень. А еще помню как за минуту до разрыва ты сказал: «Повезло нам ребята!» Повезло, только такое разное везенье на войне бывает.
Виктора Н*** посмертно наградят орденом Красной Звезды. Меня, Филона и Герку представят к медалям «За отвагу». Вот только… Мой наградной лист разорвет начальник политотдела, за то что тремя днями раньше прямо во время проведения операции я избил афганского солдата и офицера и отнял у них термосы с пловом. Герке за то что он не представил на списание разбитую рацию объявят выговор. Начальник штаба батальона капитан Э*** ходил лаяться к начальнику связи, выговор сняли, а наградной лист Герке так и не утвердили. Филон с нами за компанию пошел, его наградной тоже в штабе зарубили. Филон и Герка останутся живы, они вернутся домой без наград.
Сергей Ф*** — Филон, Георгий З*** — Герка, наша награда — что живыми остались. Наша награда то что не попал в засаду под пулеметную мясорубку наш батальон.
А ты Витек, прости за то что я тебя на это задание выдернул, Муха должен был пойти. Вот только понимаешь, ты уже дважды был женат, а у Мухи девушки еще не было. «Имей совесть Витек» — сказал я тебе. А совесть у тебя была.
— Эй боец! Ты спишь что ли? — открываю глаза даже и не заметил как от потери крови задремал. Теребит меня за плечо фельдшер.
— Вертолеты пришли! Сам дойдешь?
Закидываю за спину РД, беру пулемет и ковыляю к вертолету.
— Ты куда это с пулеметом? — возле люка останавливает меня техник вертолетного экипажа, чуть улыбаясь предлагает:
— Да оставь ты его здесь.
— Только мертвый солдат имеет право отдать своё оружие, — безразлично я повторяю въевшуюся в сознание военную аксиому и пытаюсь залезть в люк. Не получилось, раненая нога не поднялась, вся как онемела.
— Давай помогу, — техник подсаживает и я кое-как залезаю в отсек.
Загрузились и полетели. Рядом со мной в отсеке еще двое раненых, незнакомые ребята. Один в руку ранен, другой в грудь.
— Вы откуда?
— Разведрота 860 ОМСП, — отвечает тот что в руку ранен, — нас раньше забрали.
— А… — бормочу я и засыпаю.
Палатка ПМП мотострелкового полка, валяюсь ночью на койке, бессонница, тоска. Все чужое, солдаты, врачи, палатка, койка. Как там наши? Уже наверно на привал встали, сколько же нас осталось во взводе? Сашка П***, Филон, Лёха, Муха, Баллон — пятеро. А в роте? Мысленно считая перебираю в памяти имена ребят, пятнадцать. Да покосили нашего брата. Уходили в горы тридцать нас было. А по штату так вообще шестьдесят пять единиц должно быть. Остальных ребят за весну и лето потеряли. Еб…ная война!
Друзей нет, просто знакомых и то нет. Сигареты кончились, стрельнуть покурить не у кого, поговорить не с кем. Хоть бы наши что ли быстрее вернулись.
Когда нас раненых на вертолетах доставили, то на взлетной площадке, уже машина ждала. Быстренько всех в ПМП доставили. Раненого в грудь парня сразу на операционный стол, и все врачи к нему. А меня фельдшер осматривал. Рану посмотрел — сквозная, кость не задета, кровотечения нет, нагноения нет. Все в порядке. Вонючей мазью края обработал, тампон, новая повязка, вколол тройчатку: анальгин, димедрол, новокаин. Иди спасть солдат. Все как на собаке заживет.
Тяжело хромая еле выхожу с перевязочного пункта в одной руке за ремень пулемет волоку, в другой полупустое РД. Кружится голова, сам весь грязный, потный, оборванный, на лице как с утра красная химическая краска въелась так и осталась. Куда идти, где умыться, куда прилечь не знаю. Чужой я тут. Нет до меня никому дела.
— Эй ты чмо! Кто таков? — окликает меня проходящий мимо офицер с красной повязкой на рукаве. Холеная свежая морда, чистенькая форма, весь такой ухоженный, преисполнен собственной важности. Дежурный по штабу.
— Это ты чмо пехотное! — коротко злобно огрызаюсь я, — А я десантник из 56-й бригады.
— Ты как с офицером разговариваешь? — бесится дежурный, на погонах четыре звездочки — капитан.
— А ну смирно! — командует он.
— Да пошел ты на х. й, — устало отвечаю я.
— Да я тебя… — до зелени на пухлом лице изумляется капитан, — я тебя научу дисциплине… я тебя…, - хватается рукой за кобуру пистолета и делает ко мне шаг.
Это я тебя научу сучара! Оружие к бою! Ну пи…р тыловой попробуй, поучи меня. Ствол пулемета в живот офицеру смотрит, затвор уже передернут. Красные круги в глазах. Убью падла! И убил бы такая накатила злоба.
— Рафик на столе умер, — слышу за спиной бесцветный голос, не оборачиваюсь, я на капитана смотрю, вот сделает он хоть шаг ко мне, стреляю.
— Оставь солдат, — тот же голос слышу, — опусти оружие.
Капитан, что у меня на прицеле был, делает шаг назад, подносит руку к головному убору — полевой фуражке отдавая честь:
— Товарищ подполковник! Разрешите доложить…
— Да х…ля тут докладывать, — негромко обрывает его подполковник, — вы что не видите, боец ранен.
Опускаю ствол пулемета, оборачиваюсь. Подполковник в полевой форме, на вид лет сорок ему, загорелое лицо в морщинах, нос тонкий кривоватый, губы в тонкую линию сжаты. По выправке, по форме, по выражению лица, по манере носить оружие, а главное по исходившей от него спокойной уверенности, сразу чувствую это офицер, а не звездное дерьмо в погонах.
— Ты солдат почему оружие не сдал? — спрашивает рассматривая меня подполковник. Глаза у него серые, а выражение непонятное, то ли наплевать ему на все, то ли так за…бала его война, что он уже ничему не удивляется.
— А вы товарищ подполковник, что своим бойцам скажите если они в чужой части личное оружие побросают.
— Ничего не скажу, — пожимает плечами офицер, — пи…лей отвешу только и всего.
— У нас в бригаде, — напряженно улыбаюсь я, — так же рассуждают.
— Рафик на столе умер, — повторяет подполковник и кривит лицо, — отличный солдат был из Пензы.
— И Витька утром убили, — невесть зачем тихо объявляю я чувствую как задрожали губы.
— Прокопенко! — негромко зовет офицер, и тут же как ниоткуда материализуется подтянутый солдатик.
— Отведи нашего гостя умыться, дай ему переодеться и укажи место в палатке, пусть отдыхает.
— Есть! — бодро по-уставному отвечает солдатик.
— А ты воин, — прищурившись смотрит на меня подполковник, — после излечения доложишь своему командиру, о наложенном на тебя взыскании, — после короткой паузы объявляет, — Делаю вам замечание
