Обыскали помещение роты, с которой наряжался караул, нет ничего. Все ямы все укромные места обшарили, ничего нет.
Палатки ПМП с больными и увечными, обыскивать и не подумали. Не могли, значит и представить себе, что убогие такое дело могут провернуть.
Испарилось все. Комбриг на майора косо смотрит:
— А может майор, это твои подчиненные украли? Может зря ты на караул клевещешь?
— Мои в меру воруют! — в запале признается майор.
Теперь думу трудную — думу горькую мыслили уже штабные офицеры бригады. Как все списать? Да новое довольствие получить? Но они хоть и штабные, но десантники, и нам солдатам не пришлось за них краснеть и их стыдится.
У нас в бригаде от третьего батальона несколько рот отдельными гарнизонами стояли, снабжали их естественно со складов бригады. Обычно они за продовольствием и боеприпасами сами ездили, машины под прикрытием БМД. А тут герой зам по тылу, со своими писарями и кладовщиками, сам им повез продукты. БМД на буксире потащил старую раздолбанную грузовую машину. Вы уже догадались? Совершенно верно! Напали на эту колонну враги, но писаря и кладовщики отбили вражье нападение. Машина с продовольствием сгорела? Ну, так на войне не без потерь. Выписать новое!
— А у вас товарищ комбриг, даже писаря воевать умеют! Отлично учите личный состав! Объявляю вам благодарность. Отличившихся к наградам!
— Служу Советскому Союзу! — отвечает комбриг проверяющему со штаба армии, — Есть представить к наградам!
Вот какую операцию спланировали и провели увечные, обессилившие от голодухи воины. Никто в накладе не остался, больные и раненые получили нормальное питание, караул свою долю, продовольствие подвезли новое, даже майор и то медальку заработал. Уметь надо, служить, уметь, вот так-то товарищи. Вот только с тех пор на складе кроме часового еще по очереди дежурили кладовщики и писаря вооруженные автоматами. Так это они бдительность проявляли. Если все воровать будут, то им бедным, что останется? Каждый раз машины сжигать? Так можно и настоящую засаду напороться.
Как только мне чуток полегче стало, а силенок от уворованной пищи вроде как и прибыло, то выставив перевязанную культю как пропуск, я стал мотаться по части.
— Вы что тут делаете? — иной раз поинтересуется встречный офицер увидев незнакомое лицо.
— Раненый я, с первого батальона, ищу земляков, — жалобно отвечаешь, выставляешь обмотанную бинтами культю, и сразу все вопросы сняты.
Никого я конечно не искал, но в палатке санчасти постоянно находится просто невыносимо, такая там гложет тоска. А тут погулял, там знакомого встретил поболтал, здесь знакомого встретил, последние новости и сплетни узнал, вот время быстрее и веселее прошло. Потом и для здоровья такой моцион полезен.
— Вы почему такой грязный? — брезгливо поджав губки поинтересовалась инопланетянка, рассматривая меня.
Молча не отвечая на вопрос смотрю на девушку. Наша планета — Афган, наша Земля — десантная бригада, так откуда же ты взялась, вся такая ненашенская. Тут же догадался, вольнонаемная девушка, из штаба. А ничего, приятная такая девица, в платьице одетая на ножках туфельки. Платьице цветное, обута в кремовые туфельки, прическа обалденная, накрашенные губки, подведенные голубеньки глазки, из другого мира создание. Я ее возле саперной роты встретил. Саперы баньку себе построили ну просто загляденье, настоящая сауна, весь штаб в нее парится ходил. Вот и я размечтался там попарится, пришел выбрать момент для «атаки», надеялся, что днем, нет там никого.
— Так спинку потереть некому, — скромненько пожалился я. А сам затаив дыхание глазами так и ласкал, так и ласкал, нежное создание с другого мира. Пылал мой взор и как только у нее платье не задымилось.
— Да как вам не стыдно так себя запускать? — возмутилась девушка, и с легким презрением добавила, — А еще гвардеец, десантник. Вы только посмотрите на кого вы похожи!
На кого похож? Х/б давно не стирано, все засалилось, на ногах тапки без задников, вшивый, грязный, потный, истощенный. Вот я каков. Морщи милочка лицо, морщи. Ты же не знаешь, что никто форму солдату не постирает, кроме него самого, а как мне постирать если рука больная почти не двигается, а ранка на ноге хоть и затянулась, но нагибаться все еще больно. В ниточку поджимай брезгливо губы. Ты же не знаешь, что нет тут для рядовой солдатни бань и душевых, негде помыться, да и не могу я одной то рукой вымыться как следует. В палатке все больные да раненые у нас, воды нагреть негде, мыться негде. Лицо умыл из ржавого самодельного рукомойника и то слава богу. Где тебе знать, что потопаем мы то и полопаем, а много натопать с раненой ногой я не могу, вот потому то кожа да кости у меня, а не играющая могучей мускулатурой фигура. В штабе ты служишь, вольнонаемная ты наша, где ж тебе знать как солдаты строевых частей живут.
— Девушка, а вы сказочку про аленький цветочек помните? — ласковым домашним котиком замурлыкал я.
— А что? — насторожилась девушка и непроизвольно сделала шаг назад.
Хоть она далеко и не красавица, но я все равно томно так говорю:
— Там красавица целует чудовище. И тут же от прикосновения девичьих губ алых, страшилище добрым молодцем оборачивается.
— Размечтался, — фыркнула девушка.
— Ой не быть мне добрым молодцем, никто не пожалеет царевича заколдованного, — придуриваясь как в любительском спектакле запричитал я и услышал:
— Так тебе и до дембеля не дожить…
Оборачиваюсь на голос, а там зам по тылу собственной персоной стоит. Упитанный такой, майор. В маскхалат одетый. Лицо у него хоть и потасканное от тягот продовольственной службы, но гладко выбритое, одеколоном освеженное.
— С какой роты и что ты тут, делаешь? — грозно нахмурившись спрашивает наш самый главный и очень х. вый кормилец и военный отчим.
— Первый батальон, вторая рота, — пожимаю я плечами, и выставляю вперед свою культю.
— Ранен что ли? — все еще хмурится майор.
Твое какое дело? Не собираюсь я на жалость бить. Пошел бы ты на х. й! Если мне чего надо будет так я лучше украду, чем тебя боров просить буду. Да и хрен чего у тебя допросишься.
— Почему молчишь солдат? — играя властными интонациями спрашивает майор, выделываясь перед вольнонаемной бабой.
— Так ты ранен? — растерянно спрашивает девушка и смотрит на мою перевязанную уже загрязнившимися бинтами руку, — Где?
— У них под Файзабадом большие потери были, — басит майор, и мне так снисходительно:
— Там был ранен что ли?
— Никак нет товарищ майор, — наигранно бодро отвечаю, и не глядя на девушку с прожженным армейским цинизмом предельно нагло заканчиваю ответ, — у афганки п…да с зубами попалась вот и цапнула сука душманская.
— Хам! — словом как пощечиной хлещет девушка и краснеет. Густо хохочет майор. Я кривлю в похабной улыбочке губы.
— Пошел вон! — погасив смех грохочет майор.
Поворачиваюсь и ухожу. Слышу как утешает нежное создание товарищ майор:
— Вы Настенька от солдат подальше держитесь. Быдло оно и есть быдло. Да и вшей от них набраться можно. А вот мы в дуканчик съездим и там бельишка вам импортного подберем и еще сегодня у меня именины приглашаю….
Продолжения не слышу. Ты быдло солдат второй роты, вот и катись в свое стойло. И нечего злится, ну кто ты такой, чтобы с майором равняться? Грязный, вшивый, истощенный. А товарищ майор вольнонаемную девушку в лавочку сводит, всяких красивых штучек накупит. Денежки у него водятся. Загонит товарищ майор, продуктов, обмундирования, стирального порошка с мыльцем, да горюче-смазочных материалов нашим афганским товарищам, вот и есть на что купить красивую тряпку и широко свои именины отметить. Солдатне вечно не хватает еды и одежды, вши солдатню мучают? Так это ж быдло, оно перебьется. А ты
