— Никаких повреждений, — Хорэн подошел поближе. — И, смею добавить, по-моему, это подлинная рама. Хотя, возможно, я и ошибаюсь.
— Вы сами привезли ее из аэропорта?
Хорэн уклонился от ответа.
— Я намекнул мистеру Коуни, что мы свяжемся с ним сегодня утром. Хотя это и не обязательно. Все зависит от вас.
— Что бы вы мне посоветовали?
— Вы могли бы начать с шестисот пятидесяти тысяч долларов.
Флетч отошел к креслу, из которого он мог видеть и картину, и Хорэна.
— Вы говорили, мистер Коуни не является активным коллекционером.
— Да, коллекция всего лишь его хобби, — кивнул Хорэн. — В прошлом году или годом раньше я покупал у него одну или две картины. Обе оказались подлинниками.
— За последние два года вы купили у него еще две картины?
— Как вы понимаете, мистеру Коуни незачем заботиться о своей репутации, как, скажем, музею или профессиональному торговцу произведениями искусства, но то, что он продал, во всяком случае, через эту галерею, не вызвало никаких нареканий.
Высокий, стройный, элегантный, с благородной сединой в волосах, Хорэн заходил по ковру, заложив руки за спину, терпеливо ожидая ответа.
— Меня интересует происхождение этой картины, — сухо заметил Флетч.
— А! — Хорэн сразу оживился. — Я не уверен, что смогу удовлетворить ваше любопытство.
— Не сможете?
— Видите ли, во многих частных сделках не спрашивают, откуда взялось у продавца то или иное произведение искусства, — в Хорэне вновь проснулся лектор. — Особенно в таких случаях, как наш. Сведений о существовании этой картины не существует. Я, по крайней мере, ничего не нашел. Что более важно, нигде не отмечено, что эту картину вывезли из какой-либо страны и переправили в Штаты. Государства, с их налогами и разными ограничениями, с растущей заботой о сохранении национальной культуры, в наши дни ревностно следят за провозом через границы всего того, что является, по мнению чиновников, национальным достоянием.
— Я знаю. Поэтому мне важно знать происхождение этой картины.
— Да, я понимаю. Вы живете в Италии, не так ли?
— Иногда.
— Разумеется, мы можем прямо спросить мистера Коуни.
— Вы не задали ему этого вопроса?
— Я знаю, что услышу в ответ.
— Позвольте мне. Он скажет, что приобрел картину у уважаемого торговца произведениями искусства в Швейцарии. Было это давно, поэтому фамилию он запамятовал.
— Да, — Хорэн весь лучился, словно услышал удачный ответ серенького студента. — Я полагал, что услышу от него именно это.
— А в Швейцарии уважаемых торговцев произведениями искусства больше, чем французов во Франции. И все вместе они составляют национальную культуру страны.
— Вам, насколько я понимаю, известно, что швейцарские торговцы редко подтверждают факт продажи.
— Я думаю, вы должны спросить мистера Коуни.
— Мы обязательно спросим, — заверил его Хорэн.
— Я хочу знать, кто продал картину мистеру Коуни, и ее историю.
— Вполне возможно, что вы не получите внятного ответа, мистер Флетчер.
— Все равно, я считаю себя обязанным задать этот вопрос.
— Обязанным перед кем? Вы же говорили, что никого не представляете.
— Прежде всего, перед собой, а также перед теми деятелями культуры, кто не забывает о своем долге. Я поражен, что вы прежде всего не выяснили происхождение картины.
Под серебряными висками Хорэна зарделись пятна румянца.
— Наверное, вы не представляете себе, мистер Флетчер, сколь обыденна данная ситуация. Искусство — международный язык. И международная валюта. И рынок произведений искусства по своей природе международный. Он не может признать юрисдикции, национальных границ. А государства все более суют свой нос в вопросы, выходящие за пределы их компетенции. Люди должны настаивать на невмешательстве в их личные дела, особенно, когда речь идет об эстетике.
— Да, конечно.
— Вы, я уверен, помните о потоке произведений искусства, хлынувшем из Британии в конце 1975 года в результате невероятных ошибок лейбористского правительства. Вы, полагаю, встали бы на сторону их владельцев?
— Во всяком случае, мне понятны их мотивы.
— Вполне возможно, хотя и не обязательно, что «Вино, скрипка, мадемуазель» попала к мистеру Коуни из Британии.
— Возможно, что и нет. В любом случае, мистер Хорэн, я должен обезопасить себя.
— Мой дорогой мистер Флетчер! Вы защищены. Полностью защищены. Вы же не новичок в этом деле. После дополнительного осмотра я без малейшего колебания подтвержу подлинность картины. Если вам нужно второе подтверждение, или даже третье, это можно устроить в течение нескольких дней, а то и часов.
— Очень хорошо.
— Вы купите картину через Галерею Хорэна в Бостоне, с соответствующими документами. У меня безупречная репутация и мои решения никогда не оспаривались. Если кто-то и спросит меня, в чем я сильно сомневаюсь, я без малейшего колебания скажу, что продавец картины мистер Коуни из Далласа, штат Техас. Если спросят его…
— … он ответит, что приобрел картину в далеком прошлом у уважаемого торговца в Швейцарии, — закончил фразу Флетч. — А уважаемый торговец, если Коуни и вспомнит-таки его фамилию, откажется подтвердить факт продажи, на что имеет полное право, будучи гражданином Швейцарии.
— Благослови, Боже, швейцарцев. У них еще осталось какое-то понятие о неприкосновенности личной жизни граждан, хотя и там оно начинает размываться.
— Все это я понимаю, мистер Хорэн.
— Тем не менее, я уверен, что никто не оспорит ваше право на картину после ее покупки.
— И все-таки я хочу получить точный ответ на мой вопрос. Я хочу знать, где мистер Коуни приобрел картину, пусть даже он не сможет представить какой-либо документ.
— Вы, конечно, правы, мистер Флетчер. Мы должны задать этот вопрос. Но одновременно я должен назвать мистеру Коуни вашу цену.
Хорэн зашел за стол, чтобы взять телефонную трубку. Флетч едва расслышал приглушенный звонок.
— Слушаю. Да, это мистер Хорэн… Кто хочет со мной говорить?.. Нет, нет… Не желаю я говорить с Чикаго… Это третий звонок за сегодняшнее утро из «Чикаго трибюн»… Я уже говорил, что все это чушь… Как ваша фамилия?.. Мистер Поток?.. Мне уже звонили два ваших репортера, мистер Поток. Сколько раз я должен повторять одно и то же?.. Я не дарю и не собираюсь дарить картину чикагскому музею… Что значит, какую картину я не собираюсь дарить? Мой Бог… Понятия не имею, почему об этом написала бостонская газета. Наверное, это «Стар». Я не читал заметку. Держу пари, написал ее их идиот-критик Чарльз Уэйнрайт, который вечно все путает… Послушайте, мистер Поток, я не дарю картину чикагскому музею. Я никогда не собирался дарить картину чикагскому музею… Что вы хотите этим сказать? Я ничего не имею против чикагского музея… Мистер Поток, мое терпение лопается. Заметка эта — чистая ложь. Пожалуйста, больше мне не звоните.
Хорэн положил трубку и вышел из-за стола.
— Какая-то бестолковая бостонская газета написала, что я собираюсь подарить картину чикагскому музею, — Хорэн покачал головой. — Абсолютное вранье. И откуда они только такое берут?
