У истоков Руси: меж варягом и греком

больше можно наломать дров. О, кстати, не спросить ли Бэрримора, где добывают дрова для Баскервиль- холла? Хотя нет, я уже спрашивал. Ладно, не будем отрывать дворецкого от его графинчика с горькой настойкой и углубимся ломать дрова в дебри «Повести», где нас уже ожидает воевода Свенельд.

Впервые Свенельд появляется на страницах «Повести» под 945 годом: «В год 945. В тот год сказала дружина Игорю: „Отроки Свенельда изоделись оружием и одеждой, а мы наги. Пойдем, князь, с нами за данью, и себе добудешь, и нам“» — уже предводителем, которому подчиняются какие- то отроки. Судя по тому, что эти отроки одеты и вооружены лучше дружины Игоря, статус Свенельда весьма высок и соизмерим со статусом князя. Так что вряд ли Свенельд в 945 году молод. Скорее это уже зрелый муж, доказавший свое ратное умение и приобретший такой вес, что не только он сам, но и его дружина чувствуют себя независимыми от Игоря. Сходит со сцены Свенельд, где-то после 977 года, успев послужить последовательно Игорю, Ольге, Святославу и Ярополку. По долгожительству и активности на старости лет он достойная пара Вещему Олегу. Равно как и по неизвестности византийским хронистам.

В «Повести» Свенельд — главный воевода Святослава во время болгарской кампании. У Льва Диакона войском руси действительно предводительствует архонт Святослав (Σφενδοσθλαβος [сфендостлабос] — пока еще с «носовым е» на месте будущего восточнославянского я!), но два его воеводы — это Икмор и Сфенкел (или Сфангел). По некоторому сходству имен Сфенкела можно было бы отождествить со Свенельдом, но мешает то, что Сфенкел погиб в Болгарии, а Свенельд надолго пережил Святослава. Правда, мешает только в том случае, если… Свенельд — имя собственное. Если же свенельд — титул аналогичный более позднему воевода, то свято место пусто не бывает: король умер, да здравствует король — Свенельд умер, да здравствует свенельд! Мир праху имени Свенельд, которое норовит превратиться в титул свенельд так же, как ранее у нас с тобой, мой непредвзятый читатель, уже превратились в титулы Рюрик и Олег. После такого превращения становятся понятными и живучесть, и долгая трудоспособность «варяга». Как зайцы в рекламе батареек Duracell, свенельды, все на одно лицо, подменяют в «Повести» друг друга незаметно для читателя и даже, вероятно, для самого автора.

Признаюсь, мой не терпящий несправедливости читатель, я не первый, кто придумал, что свенельд — это титул, а не имя. Такую догадку выдвинул А. Дубовский⁶⁹, обратив внимание на многочисленные странности, связанные с этим персонажем в «Повести». Воспользовавшись аргументами Дубовского, я все же хотел бы несколько уточнить этимологию слова. На мой взгляд, боле точный перевод слова свенельд, вероятного древнегерманского sveineld [свейнельд] или sveinheld [свейнхельд], — это соответственно нечто вроде «старшина отроков» или «содержатель отроков», что вполне согласуется с той ролью, в которой впервые появляется Свенельд в «Повести».

Таким образом, ряд замен личных имен «Повести» титулами у нас продляется:

князь Рюрик → рюрик

князь Олег, княгиня Ольга → ольг, ольга

воевода Свенельд → свенельд

И тогда первым исторически достоверным правителем Руси, имеющим имя собственное, оказывается Игорь Старый. С него начинает родословную «Рюриковичей» митрополит Иларион в своем «Слове о Законе и Благодати», с него начинается история Киевской Руси в «Начальной киевской» летописи, вычлененной А. Шахматовым из «Повести» в качестве ее первичной основы, Игорь— первый правитель Руси, названный по имени византийскими хронистами. Мы не знаем, кем правил Игорь, где находилась его резиденция и подвластная ему Русь, но вероятно в его владения входили берега Керченского пролива. Именно здесь разыгрывается пролог драмы, описанной «Кембриджским документом», — вероломное нападение Игоря на хазарский Самкерц, и именно сюда, по свидетельству Льва Диакона, он убегает с жалкими остатками войска после ее последнего акта — страшного разгрома у малоазийских берегов.

Эпоха хельгов и свенельдов на Руси заканчивается принятием христианства последними хельгами руси — «князем Игорем» и «княгиней Ольгой». Процесс превращения рюриков руси сначала в каганов Киевской Руси, а затем в великих киевских князей пока неясен, потому что это, по существу, и есть процесс становления Киевской Руси, как он шел в реальности, а не на страницах «Повести». А вот этого мы, мой просвещенный читатель, оказывается, так и не знаем.

Чтобы довершить картину, коснемся еще двух «киевских князей» — Аскольда и Дира. Понятно, что если мы отказываем в историчности Вещему Олегу, то не видно причин не сделать то же самое с его невинно убиенными предшественниками. Вокруг этих имен накручено много всяких небылиц и вымыслов. То Аскольд и Дир — соправители в Киеве, то Дир — преемник Аскольда. Аскольд то предводительствует набегом страшных безбожных язычников на Константинополь 860 года, то оказывается первым христианским правителем Руси. Дир то невзрачная проходящая фигура истории Руси, то величайший правитель восточных славян. На самом деле за всем этим ничего нет. Киев археологически не существует во времена Аскольда и Дира в ничуть не меньшей степени, чем он не существует во времена Вещего Олега. Византийцы так же не знают ни Аскольда, ни Дира, как не знают Олега. Изрядный шум вокруг свидетельства аль-Масуди о Дире Великом — не более чем лихие спекуляции. Во-первых, «царь Дира» в арабских текстах высосан из пальца. Надо обладать изрядной фантазией, чтобы в тексте Масуди прочитать именно «Дира». Во-вторых, этот «Дира» у Масуди живет почти на целый век (!) позже мифических Аскольда и Дира, и «мусульманские купцы прибывают в его землю с различного рода товарами». Восточные монеты в кладах на Киевщине появляются только с X века. Не ходили в Среднем Поднепровье арабские караваны в IX веке. Так что, оставив в стороне спекуляции, придется с ними вместе отбросить и Дира Киевского вместе с Аскольдом.

Однако дыма без огня не бывает. Откуда-то имена Аскольд и Дир выплыли и встали на вечный прикол на страницах «Повести». Вряд ли автор их просто выдумал. А может быть, это тоже какие-то титулы?

Нет, мой увлекающийся читатель, хватит титулов. По моему измышлению, Аскольд и Дир — это действительно имена, причем имеющие прямое отношение к скандинавам. Полагаю, что в летописных Аскольда и Дира превратились асы Скьольд и Тюр (Тир) скандинавского эпоса. Сводные братья, сыновья великого Одина так неразлучной парочкой и переселились из саг в «Повесть». Что принесло их на днепровские берега? Во-первых, хорошая память Яна Вышатича, рассказами которого о далеком чудном новгородском севере заслушивались монахи Киевско-Печерского монастыря, а внимательнее всех Нестор. Во-вторых, скандинавская эпическая традиция, по которой Один поставил своего сына Скьольда первым конунгом Рейдготаланда, с которым я отождествляю Русь Первую, а Нестор с его стремлением «опрокидывать» в прошлое реалии его времени вполне мог отождествить Русь Киевскую.

В пользу такого объяснения говорит еще один персонаж, не попавший в «Повесть», но фигурирующий в новгородских летописных версиях призвания варягов. Там новгородцы поднимают восстание против тирании Рюрика, Рюрик восстание безжалостно подавляет и убивает его предводителя некого Вадима Храброго. По своему обыкновению летописи не считают нужным пояснять статус персонажей. Некоторые историки⁷⁰ считают Вадима новгородским «старшиной», другие даже князем. Я думаю, «общественное положение» Вадима было еще выше. Вадим Храбрый наших летописей — это сам Воден Раудбарт северогерманского эпоса, он же Один Рыжебородый скандинавских саг. Вероятно этот персонаж был занесен на новгородчину иммигрантами-ободритами вместе с Рёриком, да так в паре с ним и попал в новгородские летописи. Само имя Вадим — это балто-славянская переделка древнесаксонского Воден⁷¹ (в верхнегерманском эпосе — Вотан, в скандинавском — Один), поскольку в литовском языке основа vodim- [водим-] означает «вожак, коновод». А что делать вожаку да коноводу без предводительствуемых им масс? Так появилось мнимое восстание против Рюрика, которое «по должности» возглавил новоявленный Вадим.

Но Вадим Храбрый, Рюрик, Аскольд и Дир — фигуры преходящие. Никакого существенного влияния на повествования они не оказали, не говоря уже о реальном вкладе в историю Киевской Руси. Хватит о них.

Да и вообще хватит, мой изможденный измышлениями читатель. Ты можешь наконец отдохнуть, да и мне пора на боковую.