У истоков Руси: меж варягом и греком

Талут. Итак, я назвал его „Абдаллахом“, он же сказал: „Я хочу, чтобы ты назвал меня своим собственным именем Мухаммад“, и я это сделал. И приняли ислам его жена и его мать и его дети и всех их стали называть Мухаммадом. Я научил его произнесению: „Хвала Аллаху“ и „Скажи: он Аллах един“, и радость его от этих двух сур была больше, чем его радость, если бы он сделался царем славян».

Хорошо же были обращены баранджарцы, если ибн Фадлану пришлось лично заниматься этим еще раз, по крайней мере в отношении целой семьи! Что же касается последней фразы цитаты, то она, вновь заставляет представить себе стадо обезьян, после чего ее хочется слегка перефразировать: «Я дал ему [шимпанзе или орангутангу] банан и апельсин, и радость его от этих двух фруктов была больше, чем его радость, если бы он сделался царем славян».

Да и вообще, каким образом мог уже давно перейти в мусульманство народ, живущий, судя по тому, что он упомянут радом с весью, еще севернее только-только созревших для обращения булгар? Здесь автор записок безусловно выдает желаемое за действительное… во имя Аллаха, что простительно ему как истинному мусульманину. Однако где же, где объективный очевидец?

Но все это вместе взятое — цветочки. Ягодки, точнее ягодицы, и притом громадные, впереди. О них, и не только о них, рассказывает ибн Фадлану сам царь «славян»: «И он [царь славян] сказал: „Прибыла ко мне толпа купцов, которые сказали: „О царь, следовал по воде какой-то человек такой, что если он из народа близкого от нас, то мы не можем оставаться жить в этих поселениях, и не остается ничего другого, как переселиться“. Итак, я поехал верхом вместе с ними к реке, и вот, вижу, что в нем, меряя моим локтем, двенадцать локтей, и у него голова по величине — самый большой котел, какой только бывает, и нос больше четверти, а оба глаза огромны, а пальцы каждый больше четверти… И начали мы говорить с ним, а он не говорил нам ничего, но только смотрел на нас… Жил он у меня некоторое время. Бывало, не взглянет на него мальчик без того, чтобы не умереть, и беременная — без того, чтобы не выбросить своего плода. А если он овладеет человеком, то сжимает его обеими своими руками, пока не убьет. Когда же я увидел это, я повесил его на высокое дерево, пока он не умер…“»

Ты, мой брюзжащий читатель, скажешь, что я передергиваю, что это не свидетельство очевидца, самого ибн Фадлана, а рассказ Хасана-Алмуша-Балтавара-Джафара, а тот мог наплести чего угодно. Конечно. Но читаем дальше: «…„Если ты хочешь посмотреть на его кости и его голову, то я отправлюсь с тобою, чтобы ты посмотрел на них“. Я [Ибн Фадлан] же сказал: „Клянусь Аллахом, я очень хочу этого“. Итак, он поехал со мной верхом к большому лесу, в котором были огромные деревья. И вот уже разложился на дереве…, а голова его под деревом, и я увидел, что голова его подобна большой кадке, ребра его подобны самым большим сухим плодовым веткам пальм, и таковы же кости его голеней и обеих его локтевых костей. Я же изумился ему и удалился».

Итак, ибн Фадлан подтверждает слова царя «славян» как свидетель. Дальше больше. По словам царя, он справлялся об этом великане у народа Вису, который живет в трех месяцах пути на север, то есть все той же летописной веси, и получил от них такой ответ: «Этот человек из числа Яджудж и Маджудж, а они от нас на расстоянии трех месяцев, между нами и ими помещается море, на берегу которого действительно они находятся, и они, подобно скотам, совокупляются друг с другом. Аллах могучий и великий выводит для них каждый день рыбу из моря, и вот, приходит каждый из них, и с ним имеется нож, и отрезывает себе от нее столько, сколько достаточно ему и достаточно для его семьи. Если же он возьмет сверх того количества, которое их удовлетворяет, то заболит живот у него, и также у его семьи заболят животы, а иногда он умирает и умирают они все. Когда же они возьмут от рыбы то, что им нужно, она поворачивается и уходит в море. Итак, они каждый день этим живут. А между нами и ими море, которое находится у них с одной стороны, а горы, окружающие их, с других сторон, и стена также поместилась между ними и воротами, из которых они обычно выходили. А когда Аллах могучий и великий захочет вывести их в обитаемые земли, то он произведет для них раскрытие преграды и высыхание моря, и прекратится для них рыба».

Вот такая вставочка из Синдбада-морехода, приписанная бедной веси, которая, оказывается, знала не только про Аллаха, но и про Гога и Магога, а также и сугубо мусульманский миф о стене, выстроенной Александром Македонским, чтобы изолировать эту парочку от цивилизованного мира! Не иначе как баранджарцы, согласно ибн Фадлану, мусульмане с солидным стажем, успели научить кое-чему своих диких северных соседей. Воистину чудны дела твои, Господи. То есть, Аллах акбар

Так при всем величии Аллаха нам с тобой, мой неподкупный читатель, становится ясно, что безоговорочно во всем верить рассказчику нельзя. Но во многом можно. Наиболее правдивы, что и естественно, попутные наблюдения ибн Фадлана, не отягощенные дидактикой и нарочитым стремлением к экзотике. Например, он мимоходом уловил слишком долгую длительность в Булгаре летнего дня по тому, что трудно стало соблюдать правильные интервалы между молитвами, в частности вечерней и утренней.

«Он [муэдзин] сообщил, что он вот уже месяц как не спит, боясь, чтобы не пропустить утренней молитвы, и это потому, что человек ставит котелок на огонь во время захода солнца, потом он читает утреннюю молитву и для котелка не приходит время закипеть… День у них очень длинный, именно в продолжение некоторой части года он длинен, а ночь коротка, потом ночь длинна, а день короток».

Правдивы описания флоры Булгара, быта и пищи булгар. Так что будем читать дальше, уже зная, кем оказались у ибн Фадлана «славяне» и оценив фантазию автора записок.

О русах

— Эй, Хоттабыч, хватит дрыхнуть! — Я щелкаю ногтем по банке из-под «ПИТа», жестяные бока которой мерно раздуваются и опадают в такт похрапыванию уютно устроившегося внутри Хоттабыча. — Расскажи-ка нам, о наивсеведающий, что ты знаешь о русах?

Храп прекращается, из банки вытягивается тоненькая струйка дыма и в меня укоризненно вперяется один единственный глаз с полусонно прикрытым веком. Похоже все остальное ленивый старикан извлекать из банки не собирается. Глаз тихо закрывается и вновь втягивается в баночное нутро, из которого раздается несколько гнусавых звуков, в которых с трудом угадывается:

— О, назойливейший из назойливейших…

Не в состоянии побороть искушение, я впечатываю гнусаво ворчащую банку каблуком в пол, после чего ворчанье затихает, зато вскоре из плоской банки вновь раздается могучий храп. Ничем этого джинна не проберешь! Ну и пусть дрыхнет зараза, все равно ничегошеньки он не знает: о славянах не слыхал, на Руси не бывал…

Ибн Фадлан тоже не бывал на Руси, слыхом не слыхал ни о Киеве, ни о каком-либо другом городе русов, но он, в отличие от Хоттабыча, видел живых русских купцов, приплывавших в Булгарию по торговым делам, даже общался с ними. Описание русов и их нравов составляет заметную часть его записок. Итак, каковы же они, русы начала X века?

Если ты еще не забыл, мой считающий ворон читатель, русы и славяне у ибн Фадлана — вовсе не одно и то же. К этому можно добавить, что не только у него, но и многих других арабских авторов. У ранее помянутого Константина Багрянородного русы (роос) также противопоставляются славянам (склавиниям). Правда, понимание славян у византийского императора гораздо ближе к нашему нынешнему, зато с русами — просто кошмар! Судя по приводимым Константином названиям днепровских порогов на языке русов, они какие-то германцы, может быть, скандинавы. Вообще сие письменное свидетельство византийского императора — один из сильнейших аргументов норманнистов, считающих русь «Повести временных лет» скандинавами. С тем большим интересом вчитаемся в описание русов ибн Фадланом, видевшим их, если не врет, своими глазами: «Он [Ибн Фадлан] сказал: я видел русов, когда они прибыли по своим торговым делам и высадились на реке Атиль [Волге]».

Теперь, читая ибн Фадлана, мы с тобой, мой настороженный читатель, все время будем помнить о Багрянородном И примерять к русам ибн Фадлана скандинавские мерки.

Начнем с первого впечатления рассказчика: «И я [Ибн Фадлан]