падал ослепительный свет, а через несколько секунд по ущелью, сотрясая домики, прокатывался гром.
К утру гроза утихла, но небо все еще было затянуто. Правда, облака поднялись выше, меж ними и горами образовался прогал, в котором рассеивались ослабленные солнечные лучи; на траве тускло серебрились дождинки, похожие на градинки. Что-то мешало ветру задуть ровно, и короткие внезапные порывы его сбивали с деревьев накопленную за ночь влагу.
Проснувшись, Виль сбегал на пляж. Мутное море горбатилось волнами и кидалось на берег. Песок и галечник были влажны и холодны. Купать детей, по крайней мере в первую половину дня, не придется — доктор не разрешит…
Антарян, собиравшийся на зарядку, цокнул языком:
— Кому-то везет! Море компенсируется внеочередным выходным.
— А по мне — лучше море, чем такое везение, такой выходной!
Натягивая свитер, Антарян скрылся с головой, забубнил:
— Чему, брат, бывать, того не миновать. Быстрее грянет — быстрее забудется… Выпало время — на всякий случай прикинь, кого возьмешь в плавкоманду взамен…
— Никаких «взамен»!
Антарян высвободил голову:
— Ты один решать будешь?.. Так помоги тебе аллах устоять перед Царицей… И еще перед одной сотрудницей, у которой есть основание иметь зуб на одну девчонку из плавкоманды.
— Иди уж, женский угодник, фаворит ее величества! Царица одно, а…
Антарян, как кинжал, сбоку прикусил вытянутый палец, вытаращил глаза:
— Если я тэбя убью, подтвердишь на следствии, что оскорбил меня и я дэйствовал в состоянии аффекта?
— Извини и дай немного пожить — должен же я узнать, что в этом мире торжествует: жажда сурового наказания во что бы то ни стало или разум и великодушие?
— Полагаю, сегодня все выяснится. Тогда и решим: оставаться тебе жить или разочарованным покинуть этот самый мир!.. А вообще-то, считаю нужным заметить: ты впервые работаешь с детьми и не понимаешь, что здесь действуют не те мерки, к которым ты, инженерная душа, привык…
— Душа у меня человечья. И я тоже думаю, что здесь должны действовать какие-то иные, неформальные мерки… Видишь, при таком единстве взглядов выводы мы делаем разные…
— Не усложняй, — посоветовал Антарян и ушел.
Скоро на весь лагерь зазвучала музыка, под которую дети делали зарядку.
Виль сидел на кровати, вспоминал минувший педсовет. Царица, врожденный систематизатор, коротко и последовательно рассказала о хулиганском («Да-да, следует только так квалифицировать их поведение!») поступке Лидии Клименко и Олега Чернова, которых надо немедля, с первым поездом, отправить в Ростов, но прежде, в воспитательных целях, поднять их, вызвать сюда и внушить, до чего они докатились и как виноваты перед пионерской дружиной, перед руководством лагеря и перед собственными родителями… Особый разговор — о воспитателе первого отряда и плавруке. Виновные оказались в двойном подчинении, из-за этого контроль и воспитательное воздействие было ослаблено. Воспитатель надеялся на плаврука, плаврук — на воспитателя, дети были предоставлены самим себе. А ведь поступок можно было предупредить! Однако теперь о том поздно, теперь наступило время принимать безотлагательные меры.
— И приговор вынесен, и частное определение! — возмутился воспитатель первого отряда. — Раз что-то стряслось, значит, не предупредили? А что же все-таки произошло?
— И вы еще спрашиваете! — всплеснула Царица руками.
— А вы считаете, что ваша оценка — единственно возможная? — завелся воспитатель, вскочил.
— Погодите. — Капитонов, приложив ладони к лысине, закрыл глаза.
Наступила пауза.
Она затянулась, и Антарян нарушил ее:
— Все равно от чего-то мы должны плясать. Начнем с предложения Марии Борисовны. В конце концов, одним махом оскорблены две женщины. От этого никуда не денешься. А око за око или что другое за что другое взвесим сообща. Только по рэгламенту, чтоб не до утра сидеть.
— По регламенту можно такое навзвешивать! Особенно — оскорбляясь! — перебил физрука Виль.
Капитонов отнял руки от головы, открыл глаза, вздохнул:
— Незачем до утра сидеть. И незачем вытаскивать детей из постелей. Пусть они сами подумают. И мы в свою очередь подумаем. Хотя бы до утра.
— А что до утра изменится? — напирала Царица. — Что они за ночь удумают, если сами не ведают, что творят?
— Тем более. Надо, чтоб узнали, чтоб дошли до знания.
— А сейчас и мы не знаем сути, — нетерпеливо вмешался Виль.
— Не знаем, — подтвердил Капитонов. — И в шею нас не гонят… Вот поймем, что к чему, тогда и подскажем совету дружины: потолкуйте со своими товарищами, поправьте их… Насчет же немедленного удаления из лагеря и речи быть не может. Они приехали отдыхать, мы приехали обеспечивать им отдых и воспитывать их… Неужто мы такие бессильные, что с ходу избавимся от таких ребят?
— Ну и ну! — поразилась Царица. — До чего мы докатимся?
— Вот те и ну! — Капитонов поднялся. — С сильными лекарствами надо осторожно — они могут на всю жизнь погубить здоровье…
— Для чего ж мы собирались? — саркастически прищурилась Царица. — По-ка-ля-кать?!
— Я уступил вашему требованию созвать экстренный педсовет, чтоб докалякаться до того, до чего мы докалякались: не рубить с плеча, подумать. Дети у нас, а не параграфы.
Капитонов вопросительно посмотрел на воспитателя первого отряда, потом на Виля и заключил:
— Возражений, как видите, нет. Пора и нам приспнуть…
Девочки первого отряда, в общем-то, почти одногодки. Но глянешь на них — на всех сразу, — невольно засомневаешься: не просчитались при подборе, не свели вместе девятиклассниц и пятиклассниц? Они и взрослеют неодинаково: есть такие, что еще и в куклы играют (не постеснялись даже в лагерь привезти!), есть такие, что собирают портреты киноактеров — не комиков, не старых и знаменитых мастеров, а молодых красавцев с фигурами спортсменов-чемпионов. Есть, конечно, и такие, что занимаются и тем, и тем.
Уходя с сорванного дисковечера, они тараторили вперебой — обсуждали случившееся. Мнение у них, разумеется, не могло быть единым, и девчоночья часть отряда раскололась: одни возмущались тем, что из-за этой Лидки Клименко наказали всех, другие клеймили ее за беззастенчивое пижонство, третьи считали, что она выдала обалденный номер, на который не каждая решится и который рассчитан не на серые заскорузлые вкусы. Понятно, все девочки — во всяком случае в собственных глазах — были современными, знали толк в неординарных манерах и видывали зазнаек и нахалок, ставящих себя выше других…
Если спорщики не перессорились, то потому, что безусловно сходились в своем отношении к Олегу Чернову: он поступил рыцарски, пусть Лидка не стоит его порыва, но сам по себе порыв исключительный — какой нынешний мальчишка способен на такое? Перевелись мальчишки!
Лидия-Лидуся — как не слышала — ни словечка на все, на хулу и на хвалу — так ее зажало- заколодило. Когда разрешили разойтись, чтоб подготовиться ко сну, она сходила на ручей, ополоснула лицо, вымыла ноги, бегом вернулась в комнату, забралась под одеяло, накрылась с головой — озябла до крупной болючей дрожи.
Девчонки приумолкли, но совсем стихнуть не могли — это было выше их сил, — потому шептались, сдавленно пересмеивались. Лидия-Лидуся лежала недвижно — пусть думают, что уже спит. А они и сами засыпали одна за другой — кто-то даже тонко похрапывал.
Лидия-Лидуся надышала под одеялом, угрелась, решилась расслабиться, а потом и вытянулась, уверенная» что до утра пролежит так — разве с ее мыслями забудешься?
Она была не из тех, что боятся наказания и стараются выкрутиться, непременно оправдаться, даже
