Флетч очень хотел есть.
Но не знал, как отреагирует персонал «Блайт-Спирит», попроси он что-нибудь из еды.
Они уже подходили к комнате под номером 27, когда молодой человек замедлил шаг.
– Мисс Фаони пожелала во время разговора с вами оставаться за занавеской. Вы понимаете, что это ее право?
– За занавеской?
– Некоторые наши пациенты очень чувствительны, когда дело касается их внешности.
– Понятно.
У Флетча урчало в животе.
Флетча ввели в великолепно обставленную комнату. Двуспальная кровать, ночной столик, два широких кожаных кресла, сельские пейзажи на стенах, сдвижная стеклянная дверь на балкон.
Занавеска отделяла часть комнаты от кровати до дальней стены. Белая пластиковая занавеска, совсем как та, что задергивают в ванной, моясь под душем.
Через занавеску Флетч различал лишь очертания огромного тела. Тело венчала сфера с аккуратной прической.
Флетч не сразу понял, что он видит сидящего человека.
– По моим расчетам, Флетч, – раздалось из-за занавески, – если взять за точку отсчета встречу с Джеком, тебе потребовалось меньше сорока восьми часов, чтобы найти меня и прорвать мою последнюю линию обороны.
Голос принадлежал Кристел Фаони.
– Привет, Кристел. Жаль, что не могу сказать «как я рад тебя видеть».
– Невелика эта радость, доложу тебе.
– Как ты узнала, что я здесь?
– Услышала твой голос. Наблюдала за тобой из окна.
– Тебе не было нужды приглашать меня к себе.
– Я пришла к выводу, что ты так или иначе доберешься до меня. Но никак не могла решить, хочу ли я тебя видеть…
– Ты ожидала моего появления здесь?
– Я же тебя знаю.
– Да. Знаешь.
– Ты приехал со съемочной группой ГКН?
– Да.
– Ловко. Я уверена, что владельцы и администрация «Блайт-Спирит» рады бесплатной рекламе.
– Они всячески нам содействуют. Так почему ты пригласила меня в свою комнату?
– Как только я увидела тебя… Ты на это рассчитывал, верно?.. Ты почти не изменился. Ты сидишь?
Кристел освещал падающий из окна свет. Он же находился в тени, поэтому она его не видела.
– Нет.
– Присядь, пожалуйста.
Флетч едва не утонул в кресле. И уж, конечно, не смог положить руки на подлокотники. Конструкторы кресла предполагали, что сидеть в нем будут более пышнотелые люди.
– Благодарю. Мне вспоминается, что в свое время мы вывалились из душа аккурат через такую же занавеску.
– Я это тоже помню. Мокрые, голые, как это было чудесно. Та журналистка, не помню ее фамилии, нашла нас на полу, когда мы пытались выбраться из-под занавески.
– Фредди Эрбатнот.
– Мы так смеялись. Я боялась, что ты используешь ее появление как предлог для прекращения того, чем мы занимались. Ты, однако, этого не сделал.
– Нет, не сделал.
– Тебя не так-то легко смутить.
– Джек – мой сын?
– А как ты думаешь?
Перед мысленном взором Флетча побежали образы: молодой человек, весь в грязи, в мокрой тюремной одежде; он же, часом позже, чисто вымытый; Джек, сидящий на заборе, освещенный утренним солнцем; Джек, поворачивающий диски электронного пульта в лагере Орания; Джек, склонившийся над телом шерифа Роджерса; Джек, стоящий у дверцы автомобиля, повторяющий за Флетчем фразы…
– Да.
– Так оно и есть.
