Дальше оставаться в пещере я не хотел, хотя лучи солнца казались мне ненавистными, а мысль о начале нового, невинного, дерзновенного дня — просто невыносимой. Здесь не было ни источника, ни колодца, чтобы смыть с лица жгучие слёзы и немного остудить лицо, — да и будь здесь вода, вряд ли я решился бы умыться ею, даже если бы она сверкала райской чистотой. Я поднялся, пошатываясь выбрался из пещеры, которая чуть было не стала моей могилой, и побрёл сам не зная куда, навстречу восходящему солнцу. Вокруг пели птицы, но мне было всё равно. У здешних обитателей был свой собственный язык, но мне больше не было до него никакого дела и уже не хотелось подыскивать к нему ключ.
Я безжизненно плёлся между деревьями. Мучительнее всего меня терзала даже не собственная глупость, а неотвязный вопрос: как может красота так близко уживаться с уродством? Даже когда лицо моей девы изменилось и на нём отразилась неприязнь, даже когда чары, окутывавшие её, развеялись и я увидел живой, ходячий саркофаг, неверную обманщицу, предавшую меня, в моих глазах она всё равно оставалась прекрасной. Я чувствовал себя совершенно сбитым с толку и ещё долго (и, надо сказать, не бесплодно) продолжал об этом размышлять.
Но кто избавил меня от смерти? Должно быть, какой–нибудь герой, бродящий по свету в поисках приключений, услышал о заколдованном лесе и, зная, что нападать на злого духа, поселившегося внутри старого ствола, совершенно бесполезно, изрубил топором его древесную оболочку, благодаря которой чудовище держало в страхе всю округу. «Должно быть, тот самый рыцарь, что так сожалел о своей ошибке и предостерегал меня от глупости, решил восстановить утраченную честь, — подумал я. — Должно быть, когда меня начало затягивать в ту же самую трясину, он разузнал о злобном могуществе Ясеня и подскакал к нему как раз вовремя, так что тот не успел утащить меня и закопать у себя под корнями, как какую–нибудь падаль, чтобы напитать свою безмерную ненасытность».
Так я брёл до самого вечера, время от времени присаживаясь отдохнуть; во рту у меня целый день не было ни крошки, да и вряд ли я смог бы проглотить хоть кусочек. Наконец я вышел на опушку и вскоре заметил впереди чистенький и аккуратный домик, похожий на те, что строят у нас на фермах.
Сердце моё радостно вздрогнуло при виде обычного человеческого жилища, и я поспешил к двери. Мне открыла пожилая, почтенная женщина с приветливым лицом, ещё не утратившим следов былой красоты.
— Боже! Да вы только что из леса! — воскликнула она, окидывая меня взглядом и всплёскивая руками. — Бедный, бедный мой мальчик! Неужели вы провели там всю ночь?
Ещё накануне я ни за что не потерпел бы такой фамильярности, но в её словах звучало столько материнского участия, что сердце моё не выдержало, и я разрыдался, словно и впрямь превратился в маленького мальчика. Она принялась ласково утешать меня, провела в дом, уложила на широкую деревянную скамью и тут же захлопотала у стола, собирая мне поесть. Она принесла хлеба и целую миску картошки, но есть я не мог. Тогда она почти силком заставила меня отпить вина, и, когда мне немного полегчало, принялась расспрашивать, так что я рассказал ей обо всём, произошедшем со мною.
— Так я и думала, — задумчиво проговорила она, когда я замолчал. — Но сейчас бояться нечего: нынче ночью эти мерзкие твари до вас не доберутся.
Неудивительно, что они обманули вас; вы ведь ещё совсем дитя!.. Только прошу вас, — добавила она, — не говорите ничего моему мужу, когда он вернётся. Он и так считает меня немного тронутой из–за того, что я во всё это верю. Только как же мне не верить собственным глазам и ушам? Сам–то он ничего не видит и не слышит! Потому и не верит. Да проведи он в лесу хоть всю ночь, даже накануне Иванова дня, он всё равно не заметит там никого, кроме самого себя, будь у него ещё хоть три пары глаз и четыре уха!
— Но как Ольха может быть такой прекрасной? У неё же нет сердца! В ней даже места для сердца нет, она совсем пустая!
— Не знаю, — ответила хозяйка. — Только вряд ли она была бы так хороша, если бы изо всех сил не старалась выглядеть красивее, чем она есть на самом деле. И потом, вы влюбились в неё ещё до того, как успели разглядеть, потому что приняли её за мраморную деву, — хотя они, должно быть, совсем непохожи. Ольха никого не любит, но обожает, когда любят её; вот откуда берётся её красота. Какой бы мужчина ни оказался в её власти, она страстно жаждет очаровать его и добиться его любви. Сама его любовь ей ни к чему; ей нужно лишь ещё раз убедиться в своей обольстительности, увидеть свою красоту в его восторженных глазах. Вот почему она так прелестна. Только именно эта прелесть и погубит её, ведь это она выедает бедняжку изнутри. Однажды тление доберётся до её лица, прекрасная оболочка распадётся на куски, и несчастная сгинет навсегда. По крайней мере, так сказал мне один мудрый человек, после того как встретился с нею в лесу и, несмотря на всю свою мудрость, поддался её чарам. Тогда он тоже ночевал у нас, как и вы.
Я искренне поблагодарил хозяйку за эти слова, хотя, признаться, не очень понял, что она имела в виду. Глядя на неё, я вспомнил женщину, которая приютила меня в самом начале моих странствий, и с удивлением подумал, что обе они оказались куда более сведущими и проницательными, чем можно было ожидать от бесхитростных и грубоватых простолюдинок.
— А теперь вам лучше немного поспать, — сказала она и вышла, чтобы дать мне заснуть, но я никак не мог успокоиться и потому какое–то время просто лежал не шевелясь с открытыми глазами. Вскоре за дверью послышались тяжёлые шаги, кто–то вошёл в дом, и весёлый, чуть хрипловатый от добродушного смеха голос произнёс: — Эй, Бетси! Как же это ты так, а? У свиней кормушка совсем пустая. Нет, ты уж накорми их как следует, сделай милость, а то какая от них будет польза, коли они жира не нагуляют? Ха–ха! Вот для кого обжорство не грех! Ха–ха–ха!
От звуков этого задорного, радостного голоса незнакомая хижина сразу перестала казаться мне чужой; с неё словно стряхнули некий ореол таинственности, и она стала обыкновенной, уютной и очень домашней. Каждый уголок показался мне давно знакомым, а когда хозяйка позвала меня к ужину, крепкое рукопожатие пожилого фермера, его круглое, благодушное лицо и обширное, перетянутое поясом брюхо — всё это было таким земным и обыкновенным, что на мгновение я даже усомнился в существовании Волшебной страны фей и подумал, не было ли моё путешествие всего лишь плодом больного воображения, сыгравшего над живым, юношеским умом злую шутку — причём, настолько реальную, что я не только странствовал по выдуманным лесам, но и населял свои фантазии призрачными существами.
Однако тут я увидел маленькую девчушку, сидящую с книжкой в углу у камина.
Она на секунду оторвалась от чтения и вопросительно взглянула на меня большими глазами. «Нет, что ни говори, а Волшебная страна фей всё–таки есть», — подумал я. Заметив, что я смотрю в её сторону, девочка поспешно уткнулась в книгу. Я подошёл, заглянул ей через плечо и увидел, что она читает «Историю Грациозы и Персинета».
— Полезная книженция, сэр! — заметил старик с незлобивым смешком. — У нас тут, видите ли, Волшебная страна фей. Самое что ни на есть бойкое местечко. Ха–ха!.. Знатная была гроза вчера ночью, а?
— Неужели? — удивился я. — А там, где был я, всё было тихо. Чудесней ночи не придумаешь.
— Надо же! И где же это вы были?
— В лесу. Я немного заблудился.
— А–а! Ну, может, тогда хоть вы убедите мою старуху, что в нём нет ничего диковинного! Правда, слава у него и впрямь дурная. Надеюсь, вы не встретили там ничего худого?
«Если бы!» — подумал я про себя, но вслух произнёс:
— Признаться, пару раз мне довелось увидеть нечто странное и даже необъяснимое. Но ведь в незнакомом глухом лесу да ещё и при лунном свете чего только не привидится!
— Это верно! — согласился он. — Что ж, по всему видно, что человек вы разумный и рассудительный. Здесь таких мало. Да что там — моя жена и то верит во все эти сказки! Всю жизнь на неё удивляюсь. В остальном–то она женщина благоразумная.
— Но разве нельзя относиться к ней снисходительно, с уважением, даже если сами вы ни во что такое не верите?
— Легко вам говорить! А вот поживите с моё посреди всей этой глупости, и тогда посмотрим, надолго ли вам хватит уважения и снисходительности! Знаете, моя жена верит даже в россказни про Белую кошку! Слышали, наверное?
— Конечно. Ещё в детстве.
— Но папочка, — вдруг вмешалась девчушка, сидевшая у камина, — ты же прекрасно знаешь, что
