готов жениться по телеграфу. Дед имел в виду американскую подругу Ростислава, с которой тот вел активную переписку. Сын не остался в долгу: он упрекнул Кирилла Андреевича в неразборчивости, памятуя обилие официальных браков и случайные связи родителя. Это была семейная больная мозоль – никто не мог смириться с той беспечностью, с которой Кирилл Андреевич менял дам сердца. Слово за слово и в перепалку втянулась вся семья. Дед наградил каждого родственника неприятными характеристиками, правдивыми по сути, отчего те звучали особенно обидно. Рассорились родственники в дым и теперь они были недовольны не только стариком, который «открыл глаза» на сущность близких, но и друг другом, за то, что согласились с резкими высказываниями. Напоследок раззадоренный Кирилл Андреевич в красках описал картину под названием «дележ наследства». Он посетовал, что не сможет присутствовать на этом зрелище, и пообещал устроить сюрприз. Поэтому, когда выяснилось, что старик своим завещанием лишил законных детей права претендовать на имущество, к этому все были готовы, но до глубины души возмущал «сюрприз» - отписать все состояние байстрюку, считавшемуся позором семьи Мараклиевых.
Угроза потери дедова наследства Виктора Мараклиева не пугала – он и так всегда жил в достатке. Юноша никак не мог простить деду, посеянный им раздор в семье. Ведь это из-за его вздорного характера случился разлад между близкими. Обязательно ему было выплескивать на всех свою правду? Ее и так все знали, толь деликатно молчали, а он влез, как медведь и разрушил хрупкие связи между людьми. «Старик просто измывался над нами, - пришел к выводу Виктор, - его забавляло унижать окружающих – знал ведь, что прав и возразить ему нечем. В самую десятку бил, чтобы наверняка». За это Виктор Мараклиев возненавидел деда, а особенно за то, что старик предпочел ему другого внука – незаконнорожденного и поэтому абсолютно не достойного. Кирилл Андреевич общался с Дороховым, приглашал его в дом, в то время, когда Виктора не принимал во внимание. Такое обращение вызывало в родном внуке бешеную ревность.
Однажды у Виктора появилась идея согнать с деда гордыню. Пусть он усомнится в своей адекватности и тогда, может быть, станет терпимей относиться к чужим недостаткам. Даже всесильный человек, когда чувствует недуг, нуждается в участие. Возможно, испугавшись приближающегося слабоумия старик позовет семью, и они снова будут вместе.
Придя к такому умозаключению, Виктор Мараклиев развернул деятельность. Выкрав у домработницы Ларенцевой ключи от квартиры деда, молодой человек снял с них дубликаты и вернул на место так, что женщина о пропаже даже не догадалась. Понаблюдав за Кириллом Андреевичем и за Ларенцевой, он получил представление о распорядке дня и привычках деда. В результате на старика посыпались пугающие своей нелогичностью необъяснимые явления, как то: исчезновение вещей и появление их в самым неожиданных местах и мелкие неприятности, предназначенные для внушения Кириллу Андреевичи мысли о собственной болезни рассудка.
Дело по убийствам Вишневой – Мараклиева близилось к завершению. Мостовой собирался в отпуск и поэтому торопился скорее передать материалы в суд. Атаманов видел в деле прорехи, и поэтому не мог быть уверен в виновности Авдеенко, который выступал в качестве подозреваемого. Взять хотя бы этого вечернего посетителя, которого видела в «Камее» Похомова за день до убийства Вишневой. Не с проста он там появился, ох, не с проста. Но его уже Митькой звали, не найдешь его, как не старайся. Все доказательства базируются на яде, что нашли в квартире Авдеенко. Убери этот факт, и обвинение развалится, но только кто это позволит и чего ради? Глухарь никому не нужен, а тут убийца собственной персоны с орудием убийства в придачу. Андрей отнюдь не симпатизировал Игорю Михайловичу и на то имелись причины. Если бы Атаманов не поинтересовался подробностями того дела, по которому когда-то Авдеенко был судим, возможно, он бы иначе отнесся к тому, что недорасследованное дело следователь готовит к передаче обвинению.
Андрей, в отдельных случаях привыкший проявлять фанатичную педантичность, не поленился взять из архива дело Авдеенко. Перечитывал каракули размашистого почерка на пожелтевших от времени страницах. Гладко написанные казенные фразы, читаешь – дело пустяк, парня засудили практически не за что. Ну, подумаешь, нечаянно пролил кислоту, с кем не бывает. И все-таки, Андрей хорошо знал, что бывает скрыто в томах уголовных дел. Об этом не пишется между строк, это остается в памяти очевидцев, надо только суметь их найти.
Следователя, что вел то дело, давно уж не было в живых – умер старик, немного не дотянув до восьмидесятилетия. Да и вряд ли он сказал бы, если там, что не так было – сам руку приложил. Атаманову все же повезло. Ему удалось найти очевидца событий.
Юрий Суханкин, начальник охраны банка, лысоватый мужчина с солидным брюшком, начинал свою карьеру зеленым опером в районном отделении милиции. В том самом, в котором расследовалось дело Авдеенко. Это было самое первое серьезное расследование, которое выпало на сыщицкую жизнь Суханкина. Молодой человек работал с блестящими глазами и все воспринимал близко к сердцу. Потерпевшую ему было искренне жаль, и он не сомневался, что виновный будет наказан по всей строгости. Каково же было его удивление, когда Авдеенко отделался пустяковым наказанием. Юрий не хотел в это верить, по горячности пытался что-то доказать, но его быстро приструнили. Это дело стало для Суханкина последним. Он решил уйти из органов, чтобы не быть причастным к чудовищной системе.
«Бог не Тимошка, видит немножко», - пришла на ум Атаманову поговорка. Андрей, обычно принципиальный в подобных вопросах, в случае с Авдеенко, на нестыковки в деле решил закрыть глаза.
Игорю Михайловичу вынесли обвинительный приговор. На суде Авдеенко признался в том, что украл у Мараклиева его интеллектуальные разработки ради собственных честолюбивых планов. Он рассчитывал этим объяснить свое проникновение в квартиру ученого и на его рабочее место. Это заявление далось Авдеенко очень тяжело, но иного выхода не было. Только уцепившись за эту соломинку, можно было вытянуть себя из болота. Но соломинка тут же обломилась, утопив увязшего еще глубже: суд счел этот факт усугубляющим вину, что повлекло за собой ужесточение приговора.
Все формальности были улажены, документы оформлены, багаж упакован и направлен в грузовой отсек самолета. Ивановы прошли регистрацию и сидели в зале, дожидаясь приглашения на свой рейс. Две женщины, обе стройные и статные – одна юная красавица с прямыми блестящими волосами, спадающими на плечи, другая дама постарше в широкополой шляпе и солнцезащитных очках, с кокетливым газовым шарфиком на лебединой шее. Мать и дочь молчали, каждая думала о своем.
Лиза вспомнила тот вечер, когда они с матерью смотрели новости района по местному телевизионному каналу. Диктор убаюкивающее мурлыкала про очищенный волонтерами сквер и призывала последовать их примеру, затем похвастались новой детской площадкой, которую выхлопотал глава районной администрации. И вдруг Милена Игнатьевна стала бледнеть, она обхватила голову руками и по ее изуродованной щеке покатилась слеза.
- Что с тобой, мамочка?! – подскочила к ней обеспокоенная Лиза. – Что случилось?
- Это он… - затряслась женщина. – Гошка, - кивнула она на экран и разрыдалась.
Показывали стихийный митинг владельцев какого-то гаражного кооператива. Его место отдали под строительство жилого комплекса, а владельцев гаражей попросили освободить территорию. Люди вышли на защиту своих прав, требуя компенсации ущерба. На первом плане оказался бодрый мужичок с лысиной в седеющих волосах. Ему дали микрофон, и он произнес пламенную речь. На экране появились титры: «Авдеенко Игорь Михайлович, автовладелец».
С матерью случилась истерика. Лиза с трудом успокоила разволновавшуюся женщину, долго отпаивая ее валерьянкой. Подобное уже бывало, когда Милене Игнатьевне что-то напоминало о случившемся с ней несчастье. В первый раз Лиза увидела плачущую маму, когда училась в седьмом классе. Они проходили Островского, и девочка взяла в библиотеке «Бесприданницу» - потрепанную книжку в бордовой обложке, бог весть, какого года выпуска. Весь вечер Милена Игнатьевна проплакала на кухне, пряча от дочери слезы, но Лиза видела: она тенью стояла под дверью и переживала, заглядывая в узкую щель. Она тогда еще не
