одиннадцати частей перекиси водорода и тридцати частей сорокапроцентной уксусной кислоты. А теперь вытрем стеклянную палочку и опустим ее в бутылочку.
Он занес палочку над бумагой.
— Если пятно на вашей туфле — человеческая кровь, то вы, мистер Вэрни, сразу увидите, как цвет бумаги изменится, если до нее дотронуться. Она приобретет замечательный зеленовато-голубой оттенок. И кроме человеческой крови, ничего на свете не может ее так окрасить.
Кетелли мокрой палочкой торжественно коснулся бумаги. На ней мгновенно проступило зеленовато- голубое пятно, и Кетелли гордо подержал ее перед Вэрни.
— Может, вы порезались при бритье или наступили на улице на пятно, когда у кого-то шла кровь носом. Меня не касается, откуда на туфле такое пятно, это уже не мое дело. Я утверждаю только, что это кровь человека и она обнаружена на вашей туфле.
Вэрни, не отрывая глаз от фильтровальной бумаги, чувствовал, как все пристально и выжидательно смотрят на него. Он понимал — нужно что-то сказать. Судорожно втянул в себя воздух — необходимо дать быстрое, логичное объяснение. Но голова была пуста. Он должен, обязан придумать. По-прежнему глядя на бумагу, снова сделал глубокий вдох, и вместе с воздухом из легких с губ сорвался визгливый, жалкий крик, полный глухого страха и отчаяния.
Ударив плечом в грудь Спенса, отчего тот пошатнулся, Вэрни рванулся к бумаге, но Викслер коротким, сильным рывком опустил ему на голову служебный пистолет.
Вэрни тяжело осел на пол и замер в неподвижности.
— Мерзавец паршивый, — пробурчал Спенс.
— Кетелли, упакуйте вещественные доказательства, — распорядился Викслер.
Утопленница
Глава 1
Однажды, когда все уже было решительно позади и ничего нельзя было ни переиграть, ни изменить, Пол Станиэл, сравнивая даты, вдруг обнаружил, что он и Луэлл Хансон в один и тот же день, в тот же час купались во Флориде, в двухстах километрах друг от друга; оба в один и тот же жаркий майский полдень прошли по песку и окунулись в прохладную воду. Но тогда он еще ничего не знал ни о ней, ни об озере в чащобе, где она в тот день утонула.
А между тем это событие изменило его жизнь именно тогда, когда он отчаянно искал выход, и позже он придавал особое значение тому обстоятельству, что хотя ее купанье в тихом озере окончилось смертью, он-то плавал далеко от нее на дурацком пляже под Лодердейлом, отчаянно злился, и все в нем прямо жаждало перемены, которая, как окажется, накрепко соединит их судьбы, несмотря на то, что ее жизнь уже угасла.
Пол Станиэл был человеком хладнокровным, рассудительным и умеренным в желаниях, ему случалось выходить из себя, но он всегда умел укрощать гнев и никогда не связывал воедино события, не относящиеся друг к другу. Когда он обнаружил это роковое совпадение, ему уже было известно, как и что происходило с ней. И хотя никогда не встречался с Луэлл Хансон при жизни, он беседовал с людьми, знавшими ее, видел место, где все разыгралось, читал ее письма, проникая таким образом в тайники ее мыслей и души. Снова и снова перед глазами вставала одна и та же картина на берегу озера Дайкир. Он видел, как старенькая машина спускается в жаркий полдень по заросшей песчаной дороге, останавливается e озера. Как из нее выходит женщина, оставив дверцу распахнутой, и, стащив с себя шелковое облегающее платье, бросает его в машину. На ней белый купальник, сандалии. Загорелая, со светлыми, золотистыми волосами. Овальное лицо, высокая шея, небольшая грудь и тонкое, длинное тело производят обманчивое впечатление хрупкости. Но сильные бедра ее широки, ноги полные и упругие. Видел, как пристукнула на руке москита, потянувшись в машину, достала вещи и, захлопнув дверцу, бодро прошла к небольшому песчаному пляжу. Расстелив полотенце, положила на него вещи, сбросила сандалии и, заправляя на ходу волосы под голубую купальную шапочку, направилась к воде. Лицо серьезное, задумчивое, какое бывает у женщины, когда она, оставшись одна, размышляет о двух мужчинах, которые, может быть, влюблены в нее, и о том, кого из них любит она.
А потом его внутренний взор отмечал, как она удаляется от берега, энергично работая ногами, плавно загребая руками, при взмахе правой поворачивая голову для глубокого вздоха. Видел, как все происходило, и понимал, что у нее нет ни малейшей надежды. Потом взгляд его устремлялся все ниже, в янтарно-голубоватый сумрак семиметровой толщи воды, наблюдая, как постепенно опускается, как наступил конец, и она переворачивается, скользя вниз; на лице — опустошенность смерти; вот она касается дна, покачиваясь в случайном подводном течении, и, наконец, тело вытягивается на боку с открытыми глазами; видны блестящие окружья зубов, последняя конвульсивная дрожь левой руки, поднимающиеся пузырьки воздуха, и потом — зловещая тишина в золотисто-коричневой глубине.
Но его купанье в тот же день и час на ослепляющем безвкусицей пляже, окруженном современными убогими мотелями, было совершенно иным. Детективное агентство поручило это дело ему потому, что внешне он сильно смахивал — и с этим скрепя сердце приходилось соглашаться — на пляжных бездельников и мог легко затеряться среди них. Кожа у него достаточно смуглая и быстро принимала загар. Волосы темные, глубоко посаженные, ясные голубые глаза. Высокого роста, с длинными ногами, узкими бедрами, тело худощавое, стройное, но грудь — мощная, шея короткая, крепкая, плечи — могучие, мускулистые. Благодаря своей спортивной, тренировочной внешности, с расстояния он казался гораздо моложе, чем в действительности.
Объектом наблюдения оказался рыхлый, приземистый, инфантильный тип из штата Мичиган — Джефри Роджерс. Был женат на богатой женщине, которая теперь жаждала развода, но Роджерс тянул, рассчитывая поторговаться при личных переговорах, и не давал согласия. Выяснилось, что он решил прогуляться с белокурой барменшей из ночного заведения в Детройте. Их выследили с помощью телефонного номера, который они оставили в авиакомпании, заказывая обратные билеты, и обнаружили в одном из мотелей, в домике “Г”, где зарегистрировались как супруги Джефри из Лансинга.
Полу Станиэлу надлежало собрать по возможности больше доказательств супружеской неверности, чтобы клиентка могла избавиться от Роджерса с минимальными расходами. Ему пришлось снять в мотеле домик подешевле для свободного наблюдения и за жильем, и за пляжем. Тридцатипятимиллиметровую фотокамеру он вмонтировал в сумку для рыболовных принадлежностей, зарядил цветной пленкой, а сбоку под замком вырезал в сумке отверстие для объектива. Другое отверстие, достаточное, чтобы просунуть палец и нажать на спуск, прорезал сверху, возле ручек. Выдержку поставил на солнечный свет и на расстояние от полутора метров до бесконечности. Опасаться, что его заметят при фотосъемке, порой даже в двух шагах от них, не приходилось: парочка была совершенно поглощена друг другом. Заурядная физиономия женщины компенсировалась весьма пышными формами, правда, уж начинавшими увядать. Они беззаботно, без всякой опаски ласкались на пляже, валяясь на расстеленных полотенцах, пока Пол слонялся поблизости, сделав несколько очень и очень компрометирующих снимков. Увековечил их входящими в воду и выходящими из нее, а один кадр запечатлел террасу коттеджа, где Роджерс и дама расположились в шезлонгах друг против друга. Через минуту они поднялись и вошли в домик, задернув шторы, а Станиэл, забросив аппарат в свой домик, кинулся в воду. Заплыв подальше, покачиваясь на волнах, он раздумывал, сколько их понадобится для того, чтобы смыть с него аромат этой парочки, и неожиданно осознал, что работа такого сорта отныне для него непереносима. Необходимо что-то менять, если ему, оказывается, плевать, чем заниматься, лишь бы платили.
Он отнес пленку в фотоателье, заказав по одному снимку с каждого кадра, и подождал около часа в баре с кондиционером на той же улице, пока электронная аппаратура обрабатывала пленку. Подписав счет, вышел и, присев на скамейку, просмотрел на свет пленку и фотоснимки. Разумеется, отнюдь не
