— Не хочу. Я вообще не понимаю…
— Значит, сильно ты на меня обиделась, — вздохнул он. — Я тебя понимаю, только ведь ты не все знаешь. На самом деле все не так… Не совсем так, как ты себе представляешь.
— А как? — спросила она без интереса, чтобы что-то спросить.
— На самом деле… Да, я согласен, в первое время у меня были — извини, прошу тебя — исключительно деловые интересы. Но только потом все изменилось, я привязался к тебе…
«Вот уж на самом деле привязался, — подумала она с нарастающим раздражением. — Привязался и никак отвязываться не хочет».
— И я… Я на самом деле хочу остаться с тобой.
Она молчала.
— Ты мне не веришь?
— Извини, Глеб… — Она откинулась на спинку дивана, устало прикрыла глаза. Так хотелось остаться одной, закрыть шторы на окнах, зажмурить глаза покрепче и лежать без движения — лежать вот так всю оставшуюся жизнь, пока не умрешь от голода или от старости. — Извини, только я сейчас не в состоянии тебя выслушать. Я неважно себя чувствую, голова кружится, плохо соображаю. Давай, если ты не против, перенесем этот разговор. Я тебе сама позвоню… Может быть, на следующей неделе. Ты придешь, и мы поговорим.
— На следующей неделе… — повторил он задумчиво, и в этот момент она вдруг открыла глаза.
Открыла — так некстати, так не вовремя — и увидела испуг на его лице. Точно такой же, тот же самый испуг, который видела уже в этих глазах тогда, неделю назад, когда застала его на месте преступления… Подумала: послезавтра ведь уже понедельник, тот самый понедельник, вспомнила про «ядерную кнопку» и поняла наконец, зачем он пришел. «Вот ведь сволочь-то какая», — пронеслась, обжигая, мысль, и она вдруг почувствовала все то, что должна была почувствовать еще тогда, когда узнала правду, — гнев, обиду. Боль, разочарование. Запоздавшая реакция на события, которые уже не имели никакого значения в ее жизни. Господи, до какой же степени нужно любить деньги, чтобы вот так унижать себя, ее… До какой же степени?!
— Глеб, у меня в голове не умещается. Просто не умещается в голове. Скажи мне, я еще тогда у тебя спрашивала об этом, только не помню, что ты ответил… Объясни мне, попробуй объяснить, для чего они нужны человеку — деньги… Много денег, куча денег, любой ценой — скажи, для чего…
Он понял, что она его расшифровала, понял еще в тот момент, когда, не успев спрятать испуг, столкнулся взглядом с ее глазами. Сорвал с лица маску и прокричал срывающимся от волнения и гнева голосом:
— Да что ты из себя дурочку малолетнюю строишь? Двадцать два года, пора бы уже знать такие элементарные вещи, как алфавит! Без денег-то не проживешь! На них, на деньги, все купить можно!
— Разве все?
— Все, конечно, все!
— А если… Только, прошу тебя, успокойся, не нужно так на меня кричать. Помнишь, тебе тоже, наверное, в школе говорили про разные высокие материи. Дружбу, любовь, например… Все то, что самое главное.
Он рассмеялся, — Маша терпеливо вынесла этот его надрывный смех, отчетливо понимая, что отстаивает сейчас слишком уж устаревшие понятия. Что разговоры подобные, возможно, и имели смысл в прошлом веке, что глупо в двадцать с лишним лет рассуждать на такие темы — ну и пусть глупо, мало ли глупостей она совершила в жизни, уж эта — точно не самая страшная…
— Любовь, девочка моя, на Большой Казачьей продается. Сколько хочешь большой любви. Чем больше платишь, тем больше любви получаешь. В каждой газете — ты посмотри, ты полистай газеты, отвлекись от своих книжек дурацких — в каждой газете объявления, одно на другое наскакивает, аж глаза разбегаются — кругом одна любовь! Были бы только деньги! Были б деньги — девки будут, слышала, наверное, такую присказку…
— Да а не об этом. Ты же знаешь, не об этом…
— Ах, ты об… этом! — Он выделил последнее слово, произнес его с издевательским пафосом. — Это — смотря сколько заплатить. Есть ведь и такие, которые вообще один хлеб с макаронами жрут целыми днями. Дворы метут, мешки с цементом на горбу таскают, машины чужие надраивают на автомойках… Таким подкинь десятку — они тебя не то что любить, они тебе пятки лизать до гробовой своей доски…
— Что? Что ты сказал?
— Я сказал: смотря сколько заплатить. У каждого, милая, свои тарифы, вот и вся разница, — ответил он резко, не обратив внимания или просто не заметив, как побледнело ее лицо, как судорожно сжались, хрустнув, побелевшие пальцы.
Он продолжал говорить — она его уже не слышала, не видела даже, настолько невыносимой была эта боль, что заглушала все посторонние звуки. Очнувшись, уловила окончание фразы:
— …и я тебе куплю любого, слышишь, любого!
— Любого, говоришь…
Промелькнувшая в сознании мысль еще не успела оформиться. Глаза горели, по бледным щекам пошли розовые пятна.
— Любого… Ты чего, Машка?
— Десятки, говоришь, хватит… А знаешь что, давай попробуем?
— Что попробуем?
— Купить. Мне. Любого… Я сама выберу. Для дворника время суток неподходящее, на цементный завод нас не пустят, а вот на автомойку, пожалуй… Ты на машине?
— На машине… Ты что, совсем, что ли, сбрендила?
— Я не сбрендила. Я тебе сделку предлагаю.
— Сделку?
— Ну да. Помнишь про «ядерную кнопку»?
— Помню… Да что с тобой, Маш?
— Так вот. Я на нее пока еще не нажала. Я, честно говоря, просто забыла про нее, но ты мне напомнил. А зря. Теперь все будет от тебя зависеть.
— Да что я должен сделать-то?
— Я же сказала тебе уже. Ты должен купить. Мне. За десятку.
— Кого?
— А там на месте и разберемся. Я выберу, который мне больше понравится.
— Маш, успокойся. Ты на самом деле не в себе. У тебя глаза какие-то странные. И голос, и лицо все в пятнах.
— Поехали, я тебе говорю. Иначе прямо сейчас звоню Бирюкову.
— Ты пожалеешь потом…
— Я уже пожалела. Мне больше в этой жизни жалеть не о чем.
— Я пошел. — Он поднялся, сделал несколько шагов в направлении прихожей, оглянулся: — Тебе, может, врача вызвать?
Она молчала. Он снял с вешалки куртку, накинул на плечи, застегнул молнию.
— Эй, Глеб, — донеслось из комнаты, — я ведь серьезно говорю.
Она появилась в дверном проеме — взлохмаченные волосы, горящие глаза и щеки.
— Черт, — выругался он и швырнул на пол железную ложку для обуви. — Черт с тобой, поехали. Чокнутая…
Она вышла вслед за ним, села рядом в машину.
— Есть она у тебя, эта десятка?
— Откуда? — Он сразу заглушил мотор и даже вздохнул облегченно. — Откуда у меня десятка, я семь тысяч в месяц получаю, девять — потолок, а до зарплаты еще неделя осталась…
— Ничего. Десятку я тебе достану. Прямо сейчас.
— Да где же ты возьмешь?
— Поехали, я тебе говорю. Заводи мотор. Заедем сейчас в одно место, а потом сразу на автомойку.
Он не стал задавать больше вопросов, молча и сосредоточенно смотрел на дорогу, послушно
