— А-а… Минут двадцать.
— И совсем, как вижу, не вспотели.
— А чего мне потеть. Я каждый день тренируюсь.
— А почему вон та дверца открыта?
— Свежий воздух, сэр, — даже в полураздетом виде играющий мышцами Тейлор сохранял все манеры и интонации слуги, готового немедленно броситься на помощь. — Что-нибудь не так, мистер Флинн?
— Да. Вас не было в музыкальной комнате.
— В музыкальной комнате?
— Да, той, где стоит кабинетный рояль. Все уже успели побывать там, кроме вас.
— А чего я там не видел? Что случилось?
А случилось следующее. Ворвавшись в комнату, Флинн и Д'Эзопо обнаружили Лодердейла у рояля. Тело его тяжело сползало с табурета, голова покоилась на клавиатуре.
Рядом, склонившись над роялем, стоял Рутледж. В такой позе, точно собирался перевернуть для Лодердейла нотную страницу.
Клубнично-розовый парик свалился. Левая щека упиралась в среднюю октаву. Между зубами торчал багровый язык, похоже, Лодердейл прикусил его, и на нем виднелась полоска крови. Глаза выкатились из орбит — словно он в изумлении вглядывался в нотные знаки и никак не мог разобрать.
А дверь, выходящая на веранду, была распахнута настежь.
— Лодердейла душили, — сказал Флинн.
— Он умер?
— Да, — в голосе Флинна звучала уверенность. — Он мертв.
— Я слышал какой-то шум. — Тейлор со своим тренированным молодым телом являл собой странный контраст рыхлому господину лет за пятьдесят, одетому в вечернее женское платье, что лежал мертвым в нескольких метрах от того места, где они теперь беседовали. По соображениям Флинна, музыкальная комната находилась прямо над гимнастическим залом. — Нет, кажется, я действительно слышал какой-то шум. И решил, он просто дурака валяет. Выкидывает свои дурацкие штучки, что-нибудь в этом роде. А он, оказывается, помирал.
— И зрителей при этом было немного, — вставил Флинн.
Бакингем, возникший в дверях музыкальной комнаты вслед за Флинном и Д'Эзопо, громко причитал:
— О господи!.. О боже ты мой!
На эти крики прибежали Арлингтон, Клиффорд, Эшли, затем — Коки и Оленд. Уэлер и Робертс появились последними.
Флинн поднял глаза от тела Лодердейла, которое внимательно осматривал, и спросил:
— Где Тейлор?
— Наверное, в гимнастическом зале, — ответил Клиффорд.
Тогда Флинн сказал Коки:
— Из помещения всех убрать! И чтоб не смели ничего тут трогать своими грязными ручонками, ясно?
А затем Флинн бросился вниз, в гимнастический зал.
Сверху, из полуотворенной двери, тянуло холодным ночным воздухом, и Тейлора начала бить мелкая дрожь.
— Сколько просидел за решеткой? — спросил его Флинн.
— Откуда вы знаете, что я сидел?
— От верблюда. Так уж устроено нынешнее общество, — ответил Флинн. — Общество собирает с улицы нежелательных ему граждан и отправляет их в тюрьмы, где имеются прекрасно оборудованные гимнастические залы. Что только способствует превращению вышеупомянутых граждан в еще более нежелательные для общества элементы. Ибо где, как не в тюрьме, им сам бог велел доводить себя до физического совершенства, а заодно изучать уголовное право, повышая тем самым уровень криминальной подготовки.
— Только так и можно выжить в тюрьме. Только так можно сбросить напряжение. Только так, доведя себя до изнеможения, можно уснуть. И научиться защищаться.
— Знаю, — кивнул Флинн. — Так сколько?
— Три года. С хвостиком.
— Ну а по какой именно части ты специализировался?
— По женской.
— Разве это преступление? — удивился Флинн. — Знавал я людей, которые заслуживали за это одни благодарности, а не срок.
— В моем случае они назвали это двоеженством.
— И что же в наши дни принято называть двоеженством?
— Ну, короче, меня застукали на том, что я был женат на девяти разных женщинах сразу.
— Девяти! Ничего себе! О господи, дружище, ты и в самом деле в этом смысле уникум. Не можешь отказать даме, да?
— Судья… Судья, который влепил мне срок, назвал это дурной привычкой, от которой следует избавляться.
— Дурной привычкой с далеко идущими последствиями, я бы сказал. Разве матушка не объясняла тебе, что на свете существует такая штука, как развод?
— Ну… это всегда происходило так быстро. И они, эти женщины, всегда так настаивали, чтоб все было по закону. Просто духу не хватало отказать и сознаться, что я уже был женат. Вернее, все еще женат. Короче, не успеешь обзавестись одной семьей и как следует к ней привыкнуть, как тут же — бац! — на горизонте уже маячит другая. И добро пожаловать к алтарю!
— Ну ладно, Тейлор. Так выходит, ты женился девять раз подряд без каких-либо корыстных намерений?
— Ничего я с этого не имел! Ничегошеньки, никакого прибытка! Кроме разве что свадебных подарков. Ну а сколько, спрашивается, кухонных наборов нужно человеку? Лично мне — так вообще ни одного…
— Тейлор…
— Просто мне нравятся свадьбы. Просто жуть до чего все это нравится, прямо с ума схожу. Нравится быть женихом. Все на тебя смотрят. Все тобой любуются. И родственники невесты всегда так радуются, просто счастливы принять в свою семью. А уж до чего я обожаю свадебные приемы! И первую брачную ночь!.. Да кто ж, скажите, этого не любит?
Флинн изучающе смотрел на Тейлора. Да, он прекрасно сложен, чистая оливкового оттенка кожа, живые веселые глаза, темные вьющиеся волосы. Теперь Флинн понимал, что такому молодому человеку, как Тейлор, не составляет особого труда влезть в любую семью, где имеется дочь на выданье.
Фигуркой именно такого жениха украшают обычно свадебный торт.
Тейлор раскраснелся и одновременно мелко дрожал от холода.
— Тюремный психиатр считает, что я гиперсексуален. Но она была…
— Понимаю. Женщина. Уверен, она тебе очень помогла.
— Просто она правильно поставила диагноз.
— Не сомневаюсь.
— Поэтому я и работаю здесь, мистер Флинн. Чтобы держаться подальше от женщин. Проторчал тут уже почти целых девять месяцев и, представляете, ни разу не женился! Даже и близко к этому не подошел.
— Ты просто молодчина, парень! Так держать! И все мы, отцы, имеющие дочерей, будем тебе страшно благодарны.
— Одной жены слишком много, — с несчастным видом пробормотал Тейлор. — А миллиона, выходит, недостаточно.
— По крайней мере, теперь ты знаешь, в чем заключается твоя проблема, — попытался утешить его Флинн.
— Да, гиперсексуален, — Тейлор еще больше покраснел. — Вот и тренируюсь по ночам, как в тюрьме.
