– Когда это было, Фелиция?
– Недель пять-шесть тому назад. Сэм тогда уже уехал. Кажется, за три дня до этого. Одна ночь в этой комнате... Мой друг Родригес на грузовике с почтой ехал в Лос-Мочис. Сэм вышел затемно. Родригес остановился и подобрал его по дороге. Все думали, что Сэм уплыл на лодке. Он... – девушка замолчала и нахмурилась. – Сэм велел прийти сюда?
– В некотором роде.
– Как это – в некотором роде?
– Сэм мертв.
Она выпрямилась, посмотрела на меня и прошептала:
– Нет.
– Кто-то выследил его во Флориде и убил. На лице девушки появилось выражение неописуемого горя, как в древнегреческой трагедии, и это было даже немного смешно. Она вскочила, подбежала к кровати и бросилась на нее, кусая подушку. Полы пеньюара задрались выше талии, обнажив гладкие коричневые ягодицы. Она извивалась, хрипела и брыкалась, как капризный ребенок в приступе гнева. Я подошел и сел на край кровати. После первого же успокаивающего хлопка по спине она обхватила меня руками и зарыдала на моей груди. Интересно, подумал я, сколько еще женщин будет оплакивать смерть Сэма у меня на груди? Я терпел ее духи и горячий запах здоровой и крепкой женщины. Рыдания оказались слишком сильными, а поэтому недолгими. Скоро по кое-каким движениям я понял, что Фелиция начинает меня соблазнять, может, специально, но, скорее всего, повинуясь странному примитивному инстинкту, заставляющему людей заниматься любовью в бомбоубежищах во время воздушных налетов. Я спокойно, но уверенно освободился, набросил на Фелицию полотенце и сел на стул у окна. Посмотрев на пол, увидел, что верхняя книга в стопке комиксов – учебник по испанскому языку.
Наконец Фелиция села, прислонила к железным прутьям спинки подушку и откинулась на нее, положив ногу на ногу. Вытерла лицо, высморкалась и несколько раз глубоко вздохнула, чтобы успокоить дыхание.
– Он был настоящим мужиком, – с сожалением сказала девушка.
Я знал, что она больше не будет плакать по Сэму.
– Как вы познакомились? – спросил я.
– Я работала там на кухне. Мне было семнадцать лет, английский не знала, глупая девчонка. А он был капитаном яхты, как Марио и Педро. Он жил в маленькой комнате рядом с отелем. За мной, как собаки с высунутыми языками, бегали парни и мужики. Сэм прогнал их и взял меня к себе в комнату. Было много неприятностей с падре, семьей, со всеми, но я послала их к черту. У нас была любовь. На кухне я работала год, может, больше. Потом он перешел работать к сеньору Гарсия на большую яхту. Жил в большом доме. Стало совсем мало времени для любви. Время для rubia... так вы говорите?.. Там в доме была одна сука блондинка. Я еще немного поработала на кухне. Надо мной все смеялись, но я их посылала... Я все ждала, когда он захочет любви. Черт, он ее не хотел. Я пришла сюда. Сэм нашел меня и раз пять побил. Ничего не изменилось. Он хотел rubia, а я делала, что хотела. О'кей? И всякие гадости от падре, от моих братьев, ото всех. Плохие слова. Puta. Мне уже двадцать лет. Клянусь Богом, я делаю то, что хочу. Правда, неплохая комнатка, а? Работа легкая: танцы, любовь. Сэм иногда приходил сюда, давал песо, а я рвала их у него перед носом. Я слышала, что говорят о большом доме. Нехорошо говорят. Потом он пришел ночью весь в синяках и попросил его спрятать. Сидел здесь целый день. Я договорилась с Родригесом. Сэм обещал прислать мне много денег, чтобы я ушла отсюда. Вот дурак! По-моему, здесь хорошее место, много друзей. Потом приехали двое мужиков в красивой машине. Они увезли меня в лес и жгли мне ногу. Где Сэм? Потом приехал ты. Сэм мертв. Во Флориде. – Фелиция Наварро всхлипнула.
– Что за блондинка? Она все еще здесь?
– Подруга сеньора Гарсия. У нее трудное имя. Хинчин. Кажется, так.
– Хичинс?
– По-моему, да. В том доме всегда фиеста. Очень богатый мужик. Очень больной.
– Блондинка сейчас здесь?
– Говорят, здесь, но я ее не видела.
– Фелиция, что происходит в доме Гарсия?
– Происходит? Вечеринки, пьянки, суки-блондинки. Кто знает?
– Сэм что-нибудь рассказывал?
– Он сказал, что не отдаст то, что заработал. Что-то большое он запер. Когда Сэм уснул, я попыталась узнать, что это. Очень, очень тяжелое и вот такое большое. – Фелиция обозначила руками предмет размером с огромный саквояж. – Черный металл. Он приделал ремень, чтобы его нести. Только такой силач смог так далеко его пронести.
– Он попал в Лос-Мочис? – спросил я.
– Родригес сказал, да.
– Ты хотела ему помочь спрятаться здесь?
– А как же? – изумилась девушка. – Он же мужик. Я была на время его женой. Потом та сука его чем-то приманила. Он... у нас была сильная любовь. Но я и не думала, что буду у него одна.
– Он никогда не рассказывал тебе, что происходит в доме Гарсия?
– Рассказывал, рассказывал, рассказывал. Люди приезжали в больших машинах и приплывали на яхтах. Mucho lumulto.[9]Я его невнимательно слушала. Когда он был близко от меня, я не хотела разговоров. Я говорила: да, да, да. А он все рассказывал. Потом я заставляла его молчать. По-моему, этот дом, эти люди – misterioso у peliqroso.[10]Там никто никогда не работал. Даже Сэм.
Она встала, достала пилку для ногтей, потом вернулась к кровати и принялась подравнивать ногти, время от времени украдкой бросая на меня взгляды. Шум внизу стал стихать.
– Сейчас поздно, Тррэв, – сказала Фелиция. – Ты можешь остаться, а можешь идти. Думаю, те двое мужиков нашли Сэма.
– Возможно.
– Его застрелили?
– Убили ножом.
Она сделала типично мексиканский жест – потрясла правой рукой, будто стряхивала с пальцев воду.
– Да, от ножа тяжкая смерть. Ты ищешь их?
– Да.
– Потому что друг? А, может, ты умный человек и ищешь то, что лежит в том тяжелом ящике.
– Его убили из-за ящика, – объяснил я.
– Может, ты пришлешь мне деньги за Сэма, а?
– Может и пришлю.
– Там внизу, когда я увидела тебя, я подумала о Сэме. Ты такой же большой. Смуглый, как я, но там, где тебя не касалось солнце, белый, белый, белый, как молоко.
– Фелиция, пожалуйста, никому не рассказывай о нашем разговоре. И никому не говори, что он мертв.
– Можно только Розите?
– Нет, никому.
– Очень трудно для меня.
Девушка слабо улыбнулась.
Я достал пятидесятидолларовую бумажку, сложил ее во много раз, положил на ноготь большого пальца и бросил на кровать.
– Даже Розите, – сказал я.
– О'кей, Тррэв.
– Может, я еще приду кое-что спросить. – Я встал.
– Я каждый вечер в трактире. Если меня нет, немного подожди.
– Хорошо.
Она широко зевнула, показав белые зубы.
