тебе придется провести какое-то время в мексиканском лагере отдыха на фасоли и лепешках.
– Оставь меня в покое, сукин ты сын! – закричала Дрю. – У меня внутреннее кровотечение. Ты ничего не можешь со мной сделать. Держу пари, ты даже до ворот не сумеешь дойти!
Я повернулся и посмотрел на Чипа и Буди. Из головы парня продолжала сочиться кровь. У Буди кровотечение остановилось, хотя его рана казалась больше. У меня мелькнула неожиданная мысль. Я решил подойти послушать сердце. Но не успел я приблизиться к нему, как понял, что в этом нет смысла. Я видел, как блондинка встала и подошла к Чипу. Я все-таки нагнулся над телом Буди и приложил ухо к его груди, но, кроме шума крови в своих ушах, похожего на шум моря в раковине, ничего не услышал. Клод Буди был мертв!
Когда я медленно поднялся, раздался резкий звук, будто кто-то сломал толстую сухую палку. Дрю стояла у стола с маленьким пистолетом в руке. Пистолет бы чуть больше того пистолетика, который был у меня в Пуэрто-Альтамуре. Она держала его на расстоянии вытянутой руки и целилась в меня, закусив губу и закрыв один глаз. Маленькое дуло совершало кругообразные движения. Раздался новый треск, и над ухом у меня просвистел теплый ветер.
– Брось его! – крикнул я и выхватил из кармана пистолет Буди.
Дрю выстрелила вновь, и я знал, что на этот раз она попадет, знал, что на таком расстоянии просто невозможно промахнуться, особенно если перестать целиться в лицо. От третьего выстрела шевельнулись волосы у меня на макушке. Пистолет Клода рявкнул вдвое громче. Я хотел попасть ей в плечо, но пуля угодила Дрю в голову справа. Отдача оказалась настолько сильной, что дуло задралось вверх, нацелившись в потолок. Пуля снесла ей треть черепа, переломила шею и швырнула через туалетный столик на зеркало, запачкав кровью стену. Она упала бесформенной кучей на стул у туалетного столика. В комнате сильно завоняло порохом. Из меня одновременно вырвался странный звук, похожий на рвоту, и истеричный смех. Герой Макги выигрывает соревнование по стрельбе! Он несет смерть любительницам солнца! Я стоял на цыпочках и прислушивался, прислушивался, прислушивался, стараясь не дышать. Потом подошел к двери, но побоялся ее открыть.
Маленький пистолет лежал под стулом у столика. Я поднял его, стараясь не смотреть на Дрю. В голове у меня родился приблизительный сценарий спасения и я старался выполнить его, отключив все области мозга, кроме необходимых для выполнения задачи. Я выстрелил из маленького пистолета в сердце мертвого Клода Буди, потом вложил его в руку Чипа и сжал пальцы. Опустившись на колени, сильно ударил его куском трубы по голове, чтобы он не пришел в себя. Потом вложил большой пистолет в безжизненную руку Клода. Я заметил в полотне двери три дырочки от пуль Дрю. Встав, оглядел комнату. Я знал, что запомню ее надолго. Во рту появился привкус крови, и я понял, что откусил кусочек нижней губы.
Я был так потрясен, что чуть не протер ручку двери, а это явилось бы роковой ошибкой. Но я вовремя спохватился и поставил на нее слабый отпечаток своего большого пальца, а потом и всех остальных. Свет в комнате пришлось оставить. Я чуть-чуть приоткрыл дверь. В коридоре царила тишина. Лишь издали доносилось бренчание гитар. Я выскользнул из спальни, закрыл дверь и вышел на террасу. Там никого не было. Кто-то оставил на ограждении стакан. Когда я взял его, правая рука заныла. Чуть выше правого уха вскочила большая шишка, но кожа была цела. Я поправил галстук и несколько раз вдохнул свежий ночной воздух. С куском трубы в кармане я не спеша направился к гостям.
Я очень боялся увидеть пустую залу с перевернутыми стульями и пролитыми на пол коктейлями, но молодежь в основном осталась. Одни толпились на ступеньках, другие танцевали. Доктор Фейс продолжал предсказывать человечеству катастрофы и бедствия. Я взглянул на часы. Все произошло в течение каких-то двадцати пяти минут. В группе гостей я заметил хозяина в шелковом костюме, черном парике на голом черепе и с чашкой чая в правой руке. Левая рука Томберлина автоматически пощипывала ягодицу стройной женщины, стоящей рядом с ним. Он напомнил ребенка, который играет со старинным автомобильным сигналом. Никто не обратил на меня ни малейшего внимания. Я принялся неторопливо искать Конни и обнаружил ее у бассейна на скамье. Она обсуждала проблему налога на недвижимость с изящным молодым мужчиной с интеллигентным лицом и большими усами. После того как Конни нас познакомила, он извинился и отправился на поиски своей жены.
– А сейчас мы можем поехать ко мне? – поинтересовалась Конни, вставая. – Господи, это самый скучный вечер в моей жизни, дорогой.
Я рывком усадил ее обратно на скамью.
– Эй, вы что, пьяны? – возмутилась она.
– Выслушайте меня, миссис Мелгар. Давайте поиграем в догадки. Допустим, когда-нибудь на такой вот вечеринке вы выпьете лишнего или Томберлин вам чего-нибудь подсыплет в бокал, и вы отправитесь в его фотолабораторию, что за музеем, и позволите снять себя...
– Его маленькое хобби и увлечения его накаченных наркотиками друзей оставляют меня абсолютно равнодушными, – прервала меня Конни. – Кал уже делал намеки. Вы бы его только слышали! Я, возможно, чувственная женщина, дорогой, но не декадентка и не отношусь к числу эксгибиционисток.
– Предположим, он все это как-то подстроит. Ну, скажем, подсыплет вам в бокал какой-нибудь гадости. Потом, через какое-то время, пошлет пару негативов в Каракас. Что бы тогда случилось?
– О Господи! – Ее большая рука крепко вцепилась мне в запястье.
– Две ваших сестры замужем за членами правительства. Что бы тогда случилось? – повторил я вопрос.
– Мой дед и дед моего покойного мужа были ужасными людьми, но сейчас они в Колумбии народные герои. Подобные фотографии... Да, им бы нашли ужасное применение. Что вы хотите мне сказать? Что Кал способен на эту мерзость? Но, мой дорогой, это же бессмысленно! Все знают, что Кал помогает многим людям, сражающимся против негодяев, которые стараются использовать подобные фотографии в политических целях. Он передает уйму денег на борьбу против коммунизма в Латинской Америке.
– А вы никогда не задумывались над тем, что он может с таким же успехом помогать и коммунистам?
– Но это значило бы, что он...
– Вы сами говорили, что он – не человек, а гротеск. Ему нравятся интриги. Кто знает, вдруг он ненавидит людей своего класса, в том числе себя самого? Может, он прячется за фасадом... политической доверчивости и своей коллекции эротики? Может, он немного сошел с ума?
– Да Господи, он просто Калвин Томберлин, скучный, самодовольный, богатый, глупый и больной человечек!
– У меня нет времени задавать вопросы, но без них не обойтись. Рафаэль Минерос принимал какое- нибудь участие в борьбе против режима Кастро?
– Да. Он предложил присоединиться и мне, но, наверное, я слишком большая эгоистка, а может, мне не хватает его преданности. Рафаэль организовал группу из богатых людей, наполовину кубинцев, наполовину гватемальцев, венесуэльцев, панамцев, короче, людей, живущих в нестабильных районах. Ему помогали сыновья, Энрике и Мануэль, а бумаги вела Мария Талавера. Но сейчас все они исчезли.
Я взял Конни Мелгар за руки и встряхнул, ее.
– Выслушайте меня. Я вам расскажу две вещи, нет, три. Первое. Томберлин уничтожил эту группу, а потом уничтожил людей, которые убили их. Свою страсть коллекционера он использовал как прикрытие. Второе. То, что я вам только что говорил насчет ваших фотографий, это не предположения и догадки, а план, разработанный Томберлином. И третье. В одной из спален этого дома сейчас лежат два мертвых человека, погибшие насильственной смертью: В любую минуту их могут найти, но я почти не сомневаюсь, что Томберлин все замнет. У него слишком много фотографий важных людей. Главные его рычаги – деньги и шантаж. Я не хотел вас в это втягивать, но сейчас у меня нет иного выхода. Правда, вы по-прежнему можете послать все к черту! Или можете мне помочь. Все зависит от того, насколько важно для вас то, что я вам сейчас рассказал.
– Я... я никогда не была патриоткой, – пожала широкими плечами Конни Мелгар, – но моя семья... для меня священна. И... Рафаэль был хорошим человеком. Что вы от меня хотите?
– Давайте заставим его вернуться в музей.
– Как?
– Притворитесь, что пьяны и что хотите сфотографироваться. Скажите, что вы согласны делать это только со мной и именно сейчас, пока не передумали.
