— Вот место, где он перевернулся.
Я остановил машину.
— Он объяснил, как это случилось?
Хиллман сделал вид, будто не слышит, и вышел из машины.
— Никаких следов резкого торможения, — заметил я. — У вашего сына большой опыт вождения?
— Да. Я сам учил его водить машину. Мы тренировались достаточно долго. Несколько лет назад специально для того, чтобы сделать из сына настоящего водителя, я умышленно сократил объем своей работы в фирме.
Фраза прозвучала странно. Будто воспитание сына было для его родителей чем-то вроде обязанности. Это удивило меня. Если Хиллман был действительно близок Тому, то почему упрятал его в школу в «Проклятой лагуне» за первый же проступок? Или он что-то скрывает?
— Буду откровенен с вами, — сказал я, когда мы тронулись, — и хочу, чтобы вы тоже были откровенны со мной. Школа в «Проклятой лагуне» — заведение для подростков с нарушенной психикой или для правонарушителей. Мне неясно, чем заслужил или чем вынудил вас Том поместить его туда?
— Я сделал это по его собственной просьбе. Карлсон угрожал ему судебным преследованием за кражу автомобиля.
— Но в этом нет ничего ужасного! Его осудили бы условно, если это был первый случай. Так?
— Конечно.
— Тогда что же испугало вас?
— Я не... но... — Либо он был слишком честен, либо сильно напуган. Фразу он не закончил.
— Что он делал утром в воскресенье, когда вы отправились к судье?
— Ничего особенного.
— Но это «ничего» повлияло на вас так, что вы не можете об этом говорить?!
— Да, верно. Я не хочу обсуждать это ни с вами, ни с кем-нибудь еще. Что бы ни случилось в прошлое воскресенье, это не имеет ни малейшего значения по сравнению с последними событиями. Моего сына похитили. Неужели вы не понимаете, что он только жертва?
Я вновь удивился. Двадцать пять тысяч долларов много для меня, но, по-видимому, отнюдь не для Хиллмана. Если Том действительно находится в руках гангстеров, они потребовали бы намного больше, судя по состоянию Хиллмана.
— Сколько денег вы могли бы собрать, если бы это было необходимо, мистер Хиллман?
Он быстро взглянул на меня.
— Я не думал об этом.
— Похитители детей обычно придерживаются максимальных ставок. И если они в действительности существуют, я постараюсь их найти. Убежден, что вы могли бы собрать гораздо больше двадцати пяти тысяч.
— Да, с помощью жены.
— Будем надеяться, что этой необходимости не возникнет.
Глава 4
Уютная, обсаженная дубами извилистая аллея, поднимаясь вверх, огибала лужайку перед домом Хиллманов. Это была большая старая испанская усадьба с белыми оштукатуренными стенами, орнаментами на окнах из стальных металлических полос и красной черепичной крышей, сейчас тусклой от дождя. Около дома стоял большой черный «кадиллак».
— Я намеревался сегодня ехать на своей машине, — сказал Хиллман, — но не решился. Благодарю вас, что подвезли меня.
Это прозвучало так, словно от меня хотел избавиться. Он прошел вперед. Раздосадованный, я последовал за ним и вошел в дверь прежде, чем он ее закрыл.
Конечно, он был поглощен мыслями о жене. Она ждала его в холле, сидя, подавшись вперед, в испанском кресле. Высокая спинка кресла делала ее на вид более хрупкой, чем она была на самом деле. В гладкой поверхности кафельного пола отражались туфли крокодиловой кожи. В свои сорок лет она была очень красива и изящна.
Весь вид ее выражал полное отчаяние и беспомощность. Она напоминала брошенную, всеми забытую куклу. Зеленое платье подчеркивало бледность лица.
— Эллен?
Она сидела совершенно неподвижно, сцепив пальцы под коленями. Взглянув на мужа, она перевела взгляд на огромную испанскую люстру, опускавшуюся с потолка четырехметровой высоты прямо над его головой.
— Не стой под ней. Я всегда боюсь, что она упадет. Я хочу, чтобы ты убрал ее, Ралф.
— Но это твоя идея — принести ее обратно и повесить здесь!
— Это было так давно. Я полагала, что это пространство надо чем-то заполнить.
— Мы все предусмотрели, она хорошо укреплена. — Он подошел к жене и потрогал ее лоб. — Ты вся мокрая. Тебе нельзя выходить.
— Я только вышла на аллею посмотреть, не возвращаешься ли ты. Тебя долго не было!
— Это не от меня зависело.
— Ты узнал что-нибудь?
— Нам пока нечего ждать. Я отдал распоряжение насчет денег. Дик Леандро принесет их во второй половине дня. Мы тем временем будем ждать телефонного звонка.
— Это ожидание ужасно, ужасно...
— Я знаю. Постарайся думать о чем-нибудь другом.
— О чем же еще?
— О многом... — Он, видимо, хотел что-то добавить, но замолчал. — Тебе, во всяком случае, не следовало бы сидеть здесь, в холодном холле. Ты снова получишь пневмонию...
— Ты преувеличиваешь, Ралф.
— Ну, не будем спорить. Пойдем в гостиную, я приготовлю тебе выпить.
Вспомнив обо мне, он пригласил и меня, но жене так и не представил. Возможно, он считал меня недостойным или, может быть, не хотел, чтобы мы общались.
Чувствуя себя совсем одиноким, я проследовал за ним на расстоянии нескольких шагов в меньшую по размерам комнату, где горел камин. Эллен Хиллман повернулась к нему спиной. Ее муж прошел к бару, находящемуся в углублении, украшенном извещавшими о бое быков испанскими афишами.
Она протянула мне холодную, как лед, руку.
— Вы полицейский? Вот не предполагала, что придется иметь с вами дело.
— Я — частный детектив. Мое имя Лью Арчер.
— Что будешь пить, дорогая? — спросил ее муж.
— Абсент.
— Абсент?
— В нем горечь полыни, это очень соответствует моему настроению. Я добавлю в него немного шотландского виски.
— А вы, мистер Арчер?
Я ответил, что то же самое. Это было очень кстати. Я достаточно насмотрелся на обоих Хиллманов, и они начали действовать мне на нервы. Их старомодная манера общения была почти профессиональна, словно они были актерами и разыгрывали комедию перед своим единственным зрителем. Я не считаю, что старые обычаи лишены искренности, но в данном случае это было так.
Хиллман возвратился в комнату, неся на подносе три невысоких бокала. Он сел за длинный стол, стоящий перед камином, и протянул их нам. Затем пошевелил поленья кочергой. Пламя поднялось. Отсветы огня на миг превратили лицо Хиллмана в жесткую красную маску.
А лицо его жены напоминало безжизненную луну.
— Наш сын очень дорог нам, мистер Арчер. Сможете ли вы помочь вернуть его?
— Попытаюсь. Но я не уверен, благоразумно ли держать в стороне полицию? Я один, и я не у себя дома.
— А в чем разница?
