проконсул возбуждал богачей и правителей, распространяя слухи о военных приготовлениях арсака против восточных государств. А эмиссары Антония утверждали, что Фраат задался целью завоевать всю Азию и только один Рим способен защитить ее от посягательств дерзкого арсака.
Антоний хитрил. У него был тайный план, и о нем не знал никто, даже не догадывался наблюдательный Эрос. Клеопатра нравилась Антонию как женщина (она была умна, страстна, прекрасна и изящна), но избалованный муж не считал ее неотразимой; самое главное — она была богата, и ради этого стоило начать игру, даже совершить неслыханное дело — жениться на царице, стать царем Египта, оставаясь в то же время проконсулом. Кто узнает об этом? Брак их останется тайной, для всех она будет любовницей Антония, и только для него одного — женою.
В Антиохии сирийской Антоний тайно женился на Клеопатре. Эрос растерялся, узнав об этом браке; действия Антония отличались необычайной смелостью — римское общество, конечно, возмутится от одного только предположения, что проконсул и триумвир женился на египтянке. Но предположение не замедлит превратиться в уверенность, когда узнают, что Антоний отдал Египту (это был его брачный подарок) части древнего египетского царства и римские провинции: Кипр, финикийский берег, пальмовые посадки Иерихона, лесистые области Киликии и Крита. Чем объяснить этот подарок, если не женитьбой? Ведь до этого времени Антоний был любовником Клеопатры и не дарил ей римских провинций, Почему же это случилось теперь? А утверждение Клеопатрой начала ее царствования с первого сентября семьсот семнадцатого года от основания Рима? А изображение мужа и жены на монетах, чего прежде не было?
Все это возбуждало толки, нежелательные для Антония.
Сторонники Октавиана не замедлили послать в Рим эпистолу с извещением о странных событиях, происшедших в Сирии; они намекали на женитьбу Антония и негодовали о присоединении римских провинций к Египту.
Сначала Клеопатра притворно воспротивилась предложению Антония. Это была сделка, и царица не желала парфянского похода, который считала сомнительным, жалела денег. Антоний уговаривал, ухаживал, и ему казалось, что он убедил ее ласковыми речами и восточным обхождением. Наконец Клеопатра уступила, потребовав, чтобы он развелся с Октавией. Антоний доказывал нецелесообразность ее требования, и царица вновь уступила.
Клеопатра соглашалась на брак с Антонием не потому, что любила его: он не был ни желанен, ни противен; даже он нравился ей, во всяком случае — больше Цезаря и иных любовников, но брак был выгоден: увеличивал египетское царство и спасал его от поглощения Римом, тем более, что царь его был римским проконсулом.
Она хотела, чтобы этот брак стал эрой счастливого царствования наследницы Лагидов; в Египте пышно расцветут науки, искусства, промышленность и торговля, народ будет благословлять Клеопатру за мирную радостную жизнь, а супруг-император, как Геракл, будет стоять на страже государства. Антоний разделит с царицей власть и сохранит в целости для их детей земли Египта.
После брачных празднеств, когда Антоний казался особенно влюбленным, Клеопатра, ласкаясь к нему, попросила подарить ей новые земли и, небрежно играя веером, назвала их, точно это были безделушки: Аравия, Тир, Сидон, Иудея. Антоний нахмурился и, освободившись из ее объятий, резко сказал:
— Разве тебе мало того, что я подарил? Не проси — не дам ничего. И прошу тебя — не вмешивайся в дело государств, зависимых от Рима.
Клеопатра обиженно опустила глаза:
— Я не думала, что тотчас же после свадьбы любимый муж может быть так неучтив с влюбленною женою.
— Не сердись. Прости, если я тебя обидел.
— Влюбленная жена всегда прощает мужа, но в уголке ее сердца остается маленькая рана, которая кровоточит…
— Маленькая рана?..
— Маленькая, с булавочную головку. О, Марк Антоний, супруг мой! Не хмурься, а выслушай меня. Я отдала тебе все: себя, свою судьбу, сокровищницу Лагидов, дворцы, царедворцев — весь Египет. И не жадность заставила меня просить тебя о новом подарке. В этот разлив Нила мне приснился сон — клянусь тем, кто спит в Абуфисе, что это правда! — будто я ехала на золотой колеснице, запряженной белыми лошадьми, а ты встречал меня, сидя на слоне. Вдруг лошади понесли — мне стало страшно, я закричала, а ты не мог мне помочь: слон испугался, поднялся на дыбы и бросился .на меня… Я проснулась…
Антоний был суеверен, но не хотел показать, что рассказ произвел на него тяжелое впечатление, и сказал со смехом в голосе:
— Одно то, что ты не упала с колесницы, означает миновавшую тебя опасность. Колесница — это Египет, кони — это мысли об овладении римскими землями, а слон — это Рим: я же, сидящий на слоне, проконсул, препятствующий тебе совершить глупость…
Клеопатра пожала плечами.
— Зачем ты хитришь? — молвила она, стараясь казаться веселой. — Неужели ты сам веришь этим софизмам? Нет, нет! Ты не веришь. Ты придумал их, чтобы оправдать свой отказ.
— Клеопатра!
— Не раздражай меня. Я знаю мужей — много их вертится возле меня, а кому я отдала предпочтение? Тебе, проконсул и триумвир! Только тебе…
Антоний встал.
— Твои речи раздражают меня больше, чем ты думаешь. Ты поклялась Озирисом, что сон тобой не выдуман, и я верю тебе. А я поклянусь тремя Аторами, что если бы я отдал тебе просимые владения, римский сенат назвал бы меня врагом отечества…
— Однако же ты дал мне римские земли!
— Дал, но я не знаю, как взглянет на это дело сенат!
— Как бы он ни взглянул, я хочу владеть Аравией, Тиром, Сидоном, Иудеей.
Пожав плечами, Антоний молча вышел из спальни.
XXII
Октавиан узнал о браке Антония с Клеопатрой. Вызвав Агриппу, Мецената, Вергилия, Горация и Галла, он объявил им о полученном известии — спокойно, ничуть не волнуясь, даже пытался улыбнуться, но судорога свела рот. Несколько мгновений Октавиан не мог выговорить ни слова, запнувшись на первом слоге.
— Друзья, я хотел побеседовать с вами, — сказал он наконец чужим голосом. — В Сирии произошли крайне странные события. Египетская простибула обольстила женского угодника Антония, и он женился на ней — ха-ха-ха! — женился, имея уже жену! Он оскорбил мою сестру, променяв честнейшую матрону, преданное существо, мать его ребенка, на блудницу — не гетеру, это было бы еще хорошо, а лагерную простибулу!.. Я помню ее — красавица, обаятельнейшая и образованнейшая женщина, царица из дома Лагидов, любовь моего отца…
— Ты прав! — вскричал Меценат. — Это оскорбление…
— Я не говорю о том, что он расщедрился, отдав ей римские земли, — продолжал Октавиан. — Беспокоит меня иное: могущество зятя возрастает, а я боюсь не за себя, а за римскую республику. Если египтянка двинет римские легионы на нас, Антоний, не задумываясь, отплывет в Италию…
— А если он заключит союз с Секстом Помпеем, — прервал Агриппа, — мы погибнем!
Октавиан вскочил.
— С Секстом Помпеем? Нельзя допустить этого! Нельзя! Нужно пресечь в зародыше готовый возникнуть союз.
— Успокойся, Цезарь, я уже придумал, что делать, — сказал Агриппа. — Не будем сейчас порицать
