Все будет нормально. Работать надо. И башкой варить».
Нынешнее волгоградское фермерство – это более двенадцати тысяч настоящих хозяев, у которых 1 миллион 200 тысяч гектаров земли. Тысяча фермеров имеют средний надел земли 760 гектаров, 20 процентов всего урожая зерновых – это фермеры. Фермерству всего лишь десять лет. Причем десять лет постоянного роста: земельных наделов, крепких хозяйств, результатов труда. Укоренились. Никаким ветром не сдуешь, даже холодным «московским», так у нас порой северный ветер зовут.
Итак, год 2002-й, конец ноября. Кое-где еще пашут. Подсолнух не весь убрали. Крепко на него надеялись. А цены нет. Подсолнечное масло на оптовом рынке идет по 16 рублей за литр. Надеялись, что будет по 20 рублей. В Ростове прошли торги на зерновой бирже, – так называемая «правительственная интервенция», у нас, во всяком случае, она не повысила цены на зерно.
Конец ноября. Теперь будем ждать весны.
Пока на земле зимнее затишье; обманчивое, потому что даже в суровую стужу, под снегом, земля дышит, сохраняя в дремлющих злаках и травах теплую земную кровь в ожиданье весны.
И в жизни людской, деревенской зимняя дрема, она – лишь для глаза стороннего. Просто – иная пора. А кто и впрямь уснет, того и весна не разбудит.
Время – вот четвертая и, может быть, самая могучая сила нынешних перемен.
Прощание с колхозом
В Калаче-на-Дону, в моем районном поселке, сентябрьским погожим утром собирался я в поездку на хутор. Гостинцы туда известно какие везти – хлеб. Потому и пошел в магазин к утреннему привозу.
А в нашем тихом окраинном магазинчике – шум да крик.
– Бессовестные! На копейку повысят пенсию и на рубль отберут!
– Издеваются над людьми!
– Теперь булочку не укусишь!
Это привезли хлеб. И новые цены. Это – финал шумной кампании, которая в нашей области длилась все лето: «Соберем 4 миллиона тонн зерна и сделаем хлеб дешевле». Губернаторские выборы подступают.
Четыре миллиона тонн собрали. Выборы на носу. «Делайте хлеб дешевле!» – приказывает губернатор хлебозаводам. Хозяева последних поворчали, но с властью ссориться грех.
И вот он результат – на прилавке моего калачевского магазина. Буханка обыкновенного рядового хлеба стала стоить на рубль дешевле. Зато весь ассортимент батонов, булочек, плюшек, рогаликов значительно подорожал. Батон вместо шести рублей стал стоить семь рублей шестьдесят копеек. Невеликие плюшки, рогалики стали дороже на рубль, на восемьдесят копеек, на шестьдесят.
Народ шумит, негодуя. Все понятно; старые люди, что малые дети: хочется сладкой булочки к чаю. А теперь ее не укусишь.
Старые люди моего поселка (да и только ли старые?) – что малые дети: не могут понять, какое нынче время. Отсюда прежняя вера. «Собрали ведь 4 миллиона тонн, – убеждали меня неверующего, – обязательно должен подешеветь хлеб». Но когда я говорил: «Компания “Лукойл”, которая нефть добывает, в том числе и у нас, нынче увеличила производство; слыхал я, на 6–8 процентов. Вопрос: бензин подешевеет?» Мне отвечали не задумываясь: «Дождешься от них. Еще и поднимут цену. Они футбольные команды покупают… Да всякие там яйца за миллионы…» И пошел пересказ газетных новостей да сплетен про наших абрамовичей.
Не странно ли?.. Про нефть все и всё поняли. Про хлеб не хотят понять.
«Все вокруг колхозное и все вокруг мое», – пели когда-то.
Сентябрь месяц, год 2004-й. В моем, Калачевском районе кончилась довольно долгая, в целых 80 лет, эпоха колхозов. Много их было: большие, малые и вовсе крохотные; бедные и богатые. Начинали с коммун: «10 семей, 38 человек, 14 пар волов, 4 лошади, 1 верблюд, 14 дойных коров, 160 овец. В день получали на душу четверть фунта хлеба, обед общий – кашица, 6 фунтов пшена на котел. Посеяно 95 десятин озимой ржи, поднято зяби 100 десятин». Это год 1921-й.
Потом был долгий путь, в конце которого в Калачевском районе работало 13 коллективных хозяйств, имея 30 тысяч голов крупного рогатого скота, более 50 тысяч овец, свыше 30 тысяч тонн молока сдавали государству, 7 000 тонн мяса, зерно, овощи. Разные были колхозы: прославленные «Волго-Дон» и «Россия» с высокими урожаями и надоями и вечно «отстающий», задонский совхоз «Голубинский».
Колхозная эпоха закончилась без прощальных речей и траурных митингов. И большинство моих земляков даже не подозревают об этой кончине. В районной газете по-прежнему, в пору жатвы ли, сева, печатают «сводки с полей», где все тот же перечень: «Волго-Дон», «Крепь», «Голубинский», «Мир», «Советский», «Нива»…
Сосед мой, недавний хуторской житель, колхозник, говорит, как и прежде: «Хлеба нынче у нас хорошие… Хлеба мы нынче много соберем…»
«Все вокруг колхозное, все вокруг мое». Ничего колхозного, то есть коллективного, в районе не осталось. Мне даже самому не верится. В последние годы, когда «бизнес» начал на корню скупать ли, забирать за долги остатки колхозов по всей области, мне казалось, что до нас скоро не доберутся. Забирали районы с плодородной землей, с черноземами: Еланский, Нехаевский, Новоанненский… А у нас – пески. Но в последний год-два, словно в единый миг, свершилось. Сначала «инвесторы» (так их нынче именуют) взяли «Крепь», потом остатки «Маяка», и пошло-поехало. И вот уже «Нива» в руках молодого предпринимателя. Нынешний неплохой урожай – только его, и ничей другой. А «Советский» да «Мир» тихо-мирно прибрали к рукам бывшие его руководители. Вчера назывались колхозы СПК (сельскохозяйственный производственный кооператив), с какими ни есть, но имущественными паями у людей, право, пусть не громкого, но голоса. (Снимали ведь председателей!) Теперь «акционерное общество» и основной пакет акций в руках двух-трех руководителей.
Колхозам в нашем районе пришел конец. А их век был не малым – семьдесят лет и более. Человеческий век. И потому не просто с колхозом расставаться. Еще вчера в это не верили.
В прошлом году солидная делегация руководителей еще живых колхозов нашего района отправилась в район соседний за опытом выживания.
Строки из газетного отчета: «Колхоз Пономарева приобрел новой техники на 11 миллионов рублей! Что за диво дивное? В наше-то время, когда все сельхозпроизводители стонут от диспаритета цен и едва сводят концы с концами, бросаясь в поиски очередных перерегистраций, получать прибыль, позволяющую даже дорогостоящую технику покупать, – сродни настоящему чуду. В чем секрет жизнестойкости колхоза имени Кирова, которому исполнилось 73 года и во главе которого уже двадцать с лишним лет Николай Васильевич Пономарев?»
Вроде, обычный, рядовой колхоз: 15 000 гектаров пашни, 2 500 голов крупного рогатого скота, да столько же овец, около 1 000 голов свиней. Продуктивность животноводства низкая. По сравнению с советским прошлым она упала в два раза. Но прибыль от животноводства 1,8 миллиона рублей. Загадка. Зерна намолотили 18 тысяч тонн. Приобрели новую сельхозтехнику. Три колесных трактора, три гусеничных, три комбайна «Нива», два комбайна «Дон», три «КамАЗа».
Колхозникам бесплатно пашут огороды, работающих кормят дешевыми обедами в столовой, выдают зерно на паи.
Казалось бы, живи и радуйся. Колхоз работает с прибылью, долгов не было и нет. Потому мои земляки и поехали целым гуртом опыт перенимать.
Но был ли в такой поездке смысл? Средняя зарплата колхозника 1 000 рублей в месяц. Хороший пуховый платок свяжи и продай. Вот тебе 1 000 рублей. Добрую скотиняку откорми на мясо – считай, годовая зарплата. А доярка должна каждый божий день в 4 утра встать и бежать на ферму, на утреннюю дойку. К обеду домой выберется. А там – снова на ферму. И теперь дотемна. И все – руками, в грязи да в навозе. За тысячу рублей в месяц. И у механизаторов работа не сахар. На пахоте, на культивации, на севе, на уборке, на ремонте. И те же – тысяча ли, полторы в месяц.
Поэтому, молодежь в колхоз имени Кирова не идет. Учиться на специалистов сельского хозяйства тоже не желают. Предпочитают искать заработок на стороне или домашними делами пробавляются. Это естественно. Как можно начинать жизнь с зарплатой в 1 000 рублей? И какие можно строить планы на будущее, на что надеяться, имея перед глазами живой пример родителей, которые тяжко отработав в колхозе тридцать ли, сорок лет, получают все те же 1 000 рублей.
Наша делегация колхоз им. Кирова осмотрела и сделала вывод, что жизнестойкость колхоза – это
