Второй корабль, или, возможно, все тот же, намеревался пройти почти над нами. И снова я услышал звук работающих винтов. На этот раз капитан Орита приказал лечь лево на борт и немного увеличил скорость хода.
– Он прямо над нами! – произнес наконец капитан. – Будьте готовы к глубинным бомбам! Сейчас начнется!
Сейчас нам достанется, подумал я. Какая ужасная смерть! Беспомощно ждать, и только. И то же самое пришлось испытать людям на лодках «1–37» и «1–44», когда американцы обнаружили их и потопили.
Секунд через десять прозвучала серия чудовищных по силе взрывов. Они напомнили мне громы крупных летних гроз в Токио, но только намного громче. Под ногами у меня кренилась палуба, я едва не упал. Весь корпус субмарины скрипел и стонал, лампы освещения моргали и гасли. Неужели это наши последние мгновения? И моим последним видением в этой жизни станет зелень воды, охватывающая меня со всех сторон?
С последним взрывом глубинной бомбы пропал и звук корабельных винтов над нами.
– Осмотреться в отсеках! – скомандовал по внутренней трансляции капитан.
В ответ из каждого из отсеков доложили об обнаруженных повреждениях, что в очередной раз заставило меня подивиться тому, какое тесное взаимодействие необходимо для командования подводной лодкой. Серьезных повреждений взрывы глубинных бомб не причинили, и я, услышав это, облегченно вздохнул. Мне оставалось только удивляться тому, сколь прочной оказалась субмарина. Ведь взрывы глубинных бомб раздавались очень близко к ней.
Несколько минут спустя корабль опять сделал проход над нами. Снова дождем посыпались глубинные бомбы, прозвучало более дюжины взрывов. Лодку сильно бросило на борт, хотя, как мне показалось, взрывы на этот раз легли не так близко, как в первый раз.
– Ну, на этот раз они целятся лучше, чем обычно! – с улыбкой заметил младший лейтенант Тадзицу.
На подводной лодке он был оператором радарной установки и сейчас старался успокоить меня, видя, как я нервничаю.
Подал голос Фурукава:
– Мне уж показалось, что та первая серия бомб покончит с нами. – Фурукава повернулся к Тадзицу: – Как вы думаете, с нашими «кайтэнами» все в порядке? Надеюсь, они не дали течи.
Тадзицу промолчал.
Время подходило к 7.00. Мы находились под водой уже более четырех часов и двигались на северо- запад.
– И сколько глубинных бомб на нас сбросили? – спросил я у Тадзицу.
– О, примерно двадцать, – ответил он. – Но они явно неопытны в этом деле. И доказательство тому – что мы еще живы. Если два эсминца пеленгуют подводную лодку, они должны потопить ее.
– Но вторая серия бомб легла довольно далеко от нас, – сказал я. – Как вы думаете, они все еще представляют, где мы находимся? Например, по возможной течи или как-нибудь еще?
– Трудно сказать, – ответил Тадзицу. – Возможно, из корпуса вылетело несколько заклепок, но мы ничего точно не узнаем, пока не сможем всплыть и как следует осмотреться. Боюсь, что они все же нас серьезно зацепили. Эти две серии бомб ничего не повредили внутри лодки, но на главной палубе могли наделать дел. В частности, повредить «кайтэны».
Тон его голоса был столь серьезен, что восторженное выражение на моем лице тут же пропало. Он заставил меня забыть наше собственное положение и начать думать о драгоценном «кайтэне». Если он окажется поврежденным, то я не смогу выйти на задание.
Прошло довольно много времени, пока мы наконец немного не успокоились, хотя атак больше не было. Но затем мы услышали новый доклад акустика:
– Шум винтов справа, пеленг девяносто. Сила звука три… четыре… пять…
Эсминец прошел прямо у нас по носу. Но, как ни странно, он не сбросил ни одной глубинной бомбы. Возможно, что-то произошло с его акустической аппаратурой.
Прошло еще два часа. Акустик все еще слышал шумы винтов на поверхности, но сила звука была на втором или максимум третьем уровне. Это означало, что враг ходит где-то далеко и к нам не приближается. Не раздалось ни одного взрыва глубинной бомбы, и я рискнул вслух высказать предположение, что эсминец, возможно, израсходовал все бомбы, которые у него были. Я совершенно не представлял, сколько глубинных бомб может нести эсминец.
– О нет! – тут же возразил Тадзицу. – У него на борту гораздо больше. Намного больше! Он просто экономит их. Он прекрасно знает, что мы не можем вечно оставаться под водой. И знает также, что под водой мы не можем развить ход и оторваться от него. Он только и ждет, чтобы мы всплыли на поверхность для зарядки аккумуляторных батарей. Тогда он засечет нас своим радаром и потопит.
Его спокойный тон совсем не утешил меня. Я был весь покрыт потом – температура внутри субмарины поднялась уже до 97 градусов.[14] Хотя я пил много воды, она, казалось, тут же выходила из меня потом, едва успев пройти в горло. В мышцах стала нарастать усталость. Стало трудно вдыхать спертый воздух, и я стал думать о подводниках всех наций, нашедших свою смерть в водной пучине. Они испытали все то же, что сейчас испытывал я. Потение, нарастающая слабость, а затем смерть – быстрая от глубинных бомб или же медленная от удушья.
– Погрузиться на двести пятьдесят футов, – отдал приказ капитан Орита. – Личному составу отдыхать, не отходя от постов.
Теперь повсюду виднелись прикорнувшие тут и там моряки, старающиеся не двигаться и копить силы. Я тоже растянулся прямо на палубе и лишь поднимал руку, чтобы вытереть стекающий пот полотенцем, которое делалось все грязнее и грязнее. Мне стало казаться, что я пребываю в парной бане, с той только разницей, что сквозь открывшиеся поры в меня проникает вся окружающая грязь.
– Звук винтов удаляется, – прозвучал доклад акустика. – Уровень шума упал до одного.
В его голосе слышалось удовлетворение. Он полагал, что враг удаляется от нас. Похоже было на то, что нам удалось выбраться из переделки.
В 13.00, после десяти часов пребывания под водой, мы кое-как пообедали прямо там, где лежали. От акустика не поступило никаких новых докладов о вражеских кораблях на поверхности. Мы вырвались из ловушки!
– Они сделали все возможное, чтобы потопить нас, – сказал штурман, зайдя в кают-компанию, где мы сидели вшестером, – но теперь мы находимся слишком близко от Танэгасимы, чтобы они могли нас преследовать.
Танэгасима представляла собой остров, лежавший несколько южнее Кагосимы. Если бы вражеские эсминцы осмелились подойти ближе к нему, то наши самолеты с авиабазы Миядзаки наверняка потопили бы их. Но капитан Орита все же не захотел воспользоваться такой возможностью. Он держал лодку под водой, медленно продвигаясь вперед, вплоть до 16.00. Затем он отдал команду:
– Всплытие! Продуть главные цистерны!
Как же долго мы ждали этого приказа! Рев воздуха высокого давления, вытесняющего из главных цистерн воду, был для нас столь же желанным, как и первый глоток прохладного воздуха, ворвавшегося в кают-компанию, когда подводная лодка всплыла на поверхность моря. Вскочив на ноги, я не мог надышаться этим сладким дыханием океана. Я буквально пил его, и его вкус был для меня изысканнее любых деликатесов, которые мне приходилось когда-либо пробовать.
Лейтенант Обори, старший помощник командира лодки, сообщил нам, что капитан намеревается зайти в бухту Танэгасимы.
– Там мы сможем обстоятельно осмотреть наши «кайтэны», – сказал он, – и узнаем, повреждены они или нет.
Новость эта обрадовала нас, и мы принялись мечтать о заходе в Танэгасиму. Но менее чем через полчаса подводная лодка снова погрузилась. Наблюдатели заметили в небе небольшой самолет. Капитан Орита предпочел не выяснять, находясь на поверхности, наш он или же вражеский. Он держал лодку под водой до 20.00. Когда мы снова всплыли, было уже темно. Но лишь дизели лодки вышли на крейсерскую скорость, как снова прозвучал сигнал общей тревоги.
– Снова самолеты! – доложили наблюдатели.
Вслед за ними на нас посыпались то ли авиационные, то ли глубинные бомбы. При каждом их взрыве я
