операции неоднократно оказывались бесполезными». Хотя вначале гордость американцев не могла позволить им смириться с использованием наших кораблей у их побережья, с организацией законченной системы конвоев, противолодочные силы союзников стали взаимозаменяемыми. Однако все это было осуществлено после того, как я ушел с «Уокер». А пока я плавал на нем, мы действовали между Галифаксом и Ньюфаундлендом. В этих ледяных северных водах все суда ходили уже в конвоях, и здесь «не было противника, кроме зимы и штормовой погоды».
Напряженная служба командира плавающего корабля в течение более чем двух лет войны, включая две зимы в Северной Атлантике, проведенные на малых кораблях, к этому времени стала сказываться на мне.
Жизнь в море проходила в основном на открытом мостике или в расположенной под ним небольшой коробке, удостоенной названия «походная командирская каюта». Зимой одежда редко бывает сухой, и обычно чертовски мерзнешь, несмотря на то, что на тебе одето несколько слоев влажной «теплой» одежды. Условия плавания зимой у Ньюфаундленда, отличавшиеся, вероятно, наибольшей продолжительностью плохой погоды по сравнению с другими местами, в которых мне приходилось служить, и жестоким холодом, от которого слоем льда покрывались даже стенки внутренних помещений корабля, изнашивали людей.
Грузовая марка на борту торгового судна показывает осадку, до которой оно может быть загружено. Линия, показывающая наименьшую осадку и, следовательно, наибольшую степень безопасности, обозначена особыми предостерегающими буквами — WNA — Winter North Atlantic («только для плавания в Атлантике зимой»). Следовательно, не было ничего необычного в том, что зимой в Северной Атлантике небольшим корветам и эскадренным миноносцам эскортных сил время от времени приходилось выдерживать довольно сильную трепку. В отношении эскадренных миноносцев можно сказать, что там получали трепку как корабли, так и их команды, в то время как на корветах вследствие их исключительно высоких мореходных качеств страдали только команды.
Корветы типа «Флауэр» водоизмещением 1010 тонн, из которых в 1941 году состояла большая часть любого эскорта, выпускались поточным методом лишь для эскортирования судов и были исключительно удачными. Эскадренные миноносцы с их длинными стройными корпусами, позволяющими достигать больших скоростей, в плохую погоду были ограничены в выборе курсов направлениями, позволяющими им идти против волны, во избежание серьезных повреждений или опрокидывания. Широкие же в мидельшпангоуте корветы типа «Флауэр» уверенно ходили при огромных волнах и могли безопасно следовать в любом направлении. Это, конечно, не значило, что их меньше качало. Они были подвержены беспорядочной качке, которую мог выдержать только крепкий желудок. Но в целом эскадренные миноносцы с их винтообразным движением на качке, грохотом в носовой части (во время шторма их с силой бросало вниз после каждого взлета) и с вибрацией корпуса от винтов, когда они оголялись, значительно больше изматывали людей и физически и морально. А как на них было сыро! При изгибах и провисаниях на волне их длинных корпусов, склепанных из тонких, легко растяжимых стальных листов, повсюду появляются небольшие течи. Эти быстроходные стройные корабли разрезают волну, в то время как суда других классов только отыгрываются на ней, затем огромный зеленый вал покатится по полубаку, разрушая все на своем пути, и с грохотом обрушится на железную палубу. Иногда какая-нибудь волна, казалось бы без всяких причин, вдруг поднимется с наветренной стороны и яростно кинется на корабль.
В таких условиях прием или смена вахту становились целым событием, сопровождавшимся всевозможными приключениями. Каждое неосторожное движение или, может быть, безрассудный рывок в безопасное место без использования штормового леера могли окончиться тем, что человека моментально смывало за борт. Если погода становилась слишком плохой, движение по верхней палубе запрещалось, а при мало-мальски штормовой погоде никому не разрешалось выходить из корабельных помещений в одиночку. Несчастные случаи, конечно, бывали редко, но почти всегда все промокали до нитки, что сильно ухудшало положение вступавших на вахту. Для уходивших вниз дело обстояло немногим лучше, так как возможности высушить одежду в жилой палубе были ограниченными, а брать с собой в море несколько смен одежды матросы не могли из-за недостатка места для ее хранения. Несмотря на непрерывное вычерпывание и подтирание палуб шваброй, вода все время гуляла по жилым палубам с одного борта на другой в такт качке корабля. Условия в кают-компании и каютах были немногим лучше, да, вероятно, и не представляло большого удовольствия иметь койку, с которой вас в любое время может вышвырнуть на палубу. Гораздо приятнее было лежать в подвесной койке.
В Северной Атлантике в зимнее время сильные штормы иногда продолжаются целыми неделями. Циклон следует за циклоном, не давая передышки, чтобы высушить одежду или корабельные помещения. И не было бы удивительным, если бы в такой обстановке команда находилась в состоянии морального упадка, если бы мелкие стычки перерастали в крупные ссоры, неприязнь переходила в ненависть, короче говоря, если бы среди людей возникали трения. Однако мне лишь изредка приходилось слышать о таких случаях. Наоборот, трудности, пережитые вместе, как правило, сплачивали корабельные команды.
Тогда мне и в голову не приходило, что я нахожусь на грани полного нервного истощения. Однажды в темную штормовую ночь, когда мы приближались к гавани Сент-Джонс на Ньюфаундленде, сигнальщики допустили какую-то незначительную ошибку при обмене опознательными сигналами с портовым сигнальным постом. Но я пришел в ярость и грубо накричал на старшину сигнальщиков, добродушного, спокойного человека и прекрасного специалиста. Позже я понял, что это был необдуманный поступок, и решил в дальнейшем попытаться больше контролировать себя. В то же время я стал задумываться, не начинаю ли я страдать так называемым истощением нервной системы от напряженной боевой обстановки.
Поэтому, когда по прибытии в гавань я узнал, что мой старый друг и сотоварищ Роуленд, потопивший Прина, должен сменить меня на моем посту, я не сразу поверил этой чудесной перемене. После передачи корабля я должен был отправиться на новую американскую военно-морскую базу в Ардженшия в качестве британского представителя.
Я отправился в Ардженшию, не имея ясного представления о том, в чем именно будут заключаться мои обязанности. Я никогда раньше не слышал об Ардженшии и только позже узнал, что эта гавань была местом исторической встречи Рузвельта и Черчилля, на которой они впервые сформулировали принципы Атлантической хартии. Теперь Ардженшия как передовая база «соединения поддержки» (так назывался этот вклад американцев в битву за Атлантику) должна была занять определенное место в войне. Из своего штаба в Ардженшии американский адмирал, командовавший этим соединением, контролировал действия конвоев в целом и эскортных сил в частности, пока они находились в западной части Атлантики. Затем в центре Атлантики, на меридиане, известном под названием «линия смены», ответственность переходила к главнокомандующему силами Западных подходов.
Здесь, в Ардженшии, должны были также базироваться британские и союзные эскортные группы в период ожидания выхода в океан с обратными конвоями. Дело в том, что Сент-Джонс — главный город Ньюфаундленда, используемый канадскими группами, — был слишком мал, чтобы вместить большое количество кораблей.
В связи с этим возникла необходимость создать базу из ничего. Доковые устройства, ремонтные мастерские, система снабжения, приспособления для передачи топлива, не уступающие соответствующим системам, приспособлениям и устройствам таких старых портов, как Ливерпуль или Гринок, а также совершенная военно-воздушная база должны были быть построены за несколько месяцев Для американцев с их полным равнодушием к вопросам стоимости это была обычная работа.
До их прибытия Ардженшия представляла собой небольшую деревушку. Она даже не дала своего имени заливу, на берегах которого расположена и который носит имя большого соседнего селения Пласеншия. Ее домики были в беспорядке разбросаны вокруг небольшой римско-католической церкви. Однако ко времени моего прибытия лицо этой деревушки в корне изменилось.
Американцы приступили к созданию базы на голом месте с обычной для них быстротой и энергией. Чудовищные экскаваторы при свете дуговых фонарей грохотали дни и ночи напролет. Дороги прокладывались со скоростью разворачиваемого ковра и нередко исчезали с такой же быстротой, когда необходимость в них отпадала. До сих пор помню, как однажды вечером, возвращаясь домой после обеда у адмирала, я заметил, что дорога, по которой я приехал, исчезла.
До меня должность британского представителя в Ардженшии — в этой американской базе — занимал капитан-лейтенант Элисон. Я рассчитывал, что он введет меня в курс дела, но этого не случилось. Я должен был защищать интересы британских эскортных групп, которые теперь сопровождали конвои на всем пути
