удобренной почве пояснения, пока всходящие на этой грядке цветы не упрутся ей в зад. И тогда ей придется подняться и всем нам расталдычить, чтобы мы, наконец, могли понять, что происходит. Вот венец моих желаний. Когда ты красив, можно одеваться скромно. Если у тебя есть свобода действий, надо сразу же дать представление о предметах. Даже если не имеешь никакого понятия, насколько эти предметы велики. Гномы ведь махонькие. Но на мою скромность смотрят с презрением. Я слышала, у них в голове нет ничего другого, кроме как обладать самой красивой женщиной в мире, только затем, чтобы создать себе уют и пожить без забот, желательно на альпийском лугу, где они могли вприпрыжку бежать ко мне, обнажив причиндалы, и запрыгивать на меня, все скопом. Если бы вы знали, как часто я это слышала! Это выдумала моя мачеха, много лет пытаясь запугать меня до смерти! Она утверждала, что гномы, получив то, чего они хотели, будут платить черной неблагодарностью, как и все остальные живые существа. Что это за непонятный луч, который вы все время направляете мне в лицо? Длинный и узкий? И как его выключить?
Охотник. Карманным фонариком я бы это не назвал. Эта вещь предназначена скорее для того, чтобы отправлять на тот свет. Тут из лесного мрака выплывают существа, которые думают, что они порождают живую духовную жизнь, но все это для меня ничто! Для меня это не препона! Разум на дороге длиной с автогоночную трассу борется с псом веры, у которого всегда есть свобода действий, вой, ор, клокот, хрип, рычанье, — жаль, что я не могу это вам продемонстрировать, но я не держу у себя охотничью собаку, она мне не нужна. Стало быть, с обоих летят клочья, торговый дом «Духовная жизнь» открыт, вы получите там тесемки для тапочек и балахон для молитвы, равно как и кусок земли размером пятьдесят сантиметров на пятьдесят, это основа для необоснованной правды, теперь она принадлежит вам — даже если вам, может быть, захочется дать ей совсем новое обоснование, а мое окажется совсем ненужным, хотя она, как говорят, — последний имеющийся в наличии экземпляр. Ну, и кто же победитель в борьбе товара против основы, веры против разума? ЗВЕРЬ. Получивший наивысшее доказательство своего мнимого уровня, пока не появится еще более весомое. Еще теплится крохотный огонек бытия, во тьме воскресного вечера еще появляется в конце каждой недели женщина-призрак в ночной сорочке, простите, что я не могу лучше описать вашу одежду, но это неважно, ночь пронизывает все, и сейчас я подарю ее вам.
Семеро гномов. Это на нее похоже. Она умирает, добрая душа. Могла бы найти нас вовремя, если бы не держала туристскую карту вверх ногами. То, что красота принимала за долины, в действительности были горы. Только доброта может двигать горы, иногда и вера, красота же наверняка делать это не в состоянии. Она может промахнуться на несколько миль, даже если этих гор будет семь. Горы были там, где они стояли всегда, лишь красота была, к сожалению, не там, где надо. Впрочем, какая разница? Так или иначе, нам остается работа. Мы всегда должны быть энтузиастами и убирать мусор за остальными. Иногда мы думаем, что сами бы охотно отправились на тот свет, чтобы другие хоть разочек взглянули на таких веселых типов, как мы, и поняли, что смерть вовсе не такая веселая штука, как они, очевидно, это себе представляли.
3. Скиталец
О чем они там говорят? Все это звук пустой. Бодрячки-здоровячки, они переступают своими подкованными башмаками через порог моей черепушки, и когда я, в ожидании удара, ищу, где бы мне спрятаться, снова находят меня среди всей этой пустоты и решительно хватают за руку. Держат так, что мне и пальцем не пошевелить. Слышны их начальственные крики. Я давно уже смирился! Меня и сегодня ведут за руку мужчина и женщина, несокрушимые оптимисты, они спят и видят собственный коттедж, который все еще мечтают построить. Несмотря на все усилия, они до сих пор довели дело только до половины. Остальное должны доделать мы, пропащие, каждый берет пару кирпичей, чашку цементного раствора и платит в кассу. Самообслуживание.
Это его завтрак. Итак, прошу, марш наверх в мою маленькую комнатушку, где воспоминание о моих прежних первопроходческих успехах топчется на полустанке, сносив ноги до задницы. Но если поезда не ходят, какой уж тут полустанок? Скажите, когда отправление? С рельсов сходить поезду нет нужды, он ведь должен ходить по расписанию. Нет такой жизни, которая бы катила всегда по прямой. Без нас, живущих, никто не вправе решать, ходить ли здесь тринадцатому номеру быстро, но нерегулярно, не как часы. Между тем маршрут окончательно решили изменить, и автобус диковинным извилистым путем идет вниз до Альзерштрассе. Я давно уже вышел в тираж, ничего не хочу, не хочу даже столкнуться с Ничто, потому что последнее мне могли подарить уже много лет назад, если бы я только пожелал этого всерьез. Здорово они придумали — показать мне Ничто. Ну, хотите ли вы этого сейчас или нет? У нас самообслуживание. В следующем году мы вас больше не станем спрашивать, будете довольствоваться тем, что у нас останется на складе.
Тогда, как и сегодня, я ничего не требовал для себя, стало быть, теперь, хоть и слишком поздно, меня приносят в дар. Хотя нет, нет: Лонели придется все-таки раскошелиться! Это будет ей, конечно, чертовски трудно. Столько денег всего лишь за мое мясо, это ведь не продукт длительного хранения, да и Лонели тоже не вечная. Пожалуйста, пожалуйста. Это понятно, что мне, чужаку, не может быть разрешено время от времени бесцеремонно выставлять себя напоказ публике и с треском, словно двустворчатую дверь, открывать и закрывать ширинку, пока одна из створок не треснет меня по башке. С некоторых пор мне ничего не запрещают и никуда не зовут. В конце концов, я не какой-нибудь турист. Я совершаю профессиональные туры. Часто и с удовольствием езжу на велосипеде. Но моя жена Лонели никогда не разрешает мне отклоняться от ее маршрута. Ну, тогда я отклоняюсь от самого себя. Но теперь я слишком долго не встречал самого себя. Почему мне снова и снова попадается по пути так много других? И, конечно же, не дома с царящей там неизвестностью.
Звонок в настоящее время тоже на амбулаторном лечении. До тех пор, пока он снова не заработает и я снова смогу с силой давить на него. Ведь могут же автомобили сигналить. Остальные, похоже, хотят положиться на меня, как эта до известной степени пожилая пара, под заботливым присмотром которой мы, идиоты, находимся. Построить дом не так просто, но сын уже ждет этого. К тому времени, пока сын жив, а родители окажутся на том свете, дом должен быть готов. Посмотрите спокойно на эту картинку и скажите мне, чего не хватает мужчине, на ней изображенном, спросил врач. Вы думаете, галстука? Спасибо, но этого хода мысли я совершенно не могу понять. Так сказал мне врач и протянул мне снимок с моим приговором, переданным по фототелеграфу. Чего не хватает этому дому? Другой половины, сказал я. Спасибо, но этого хода мысли я совершенно не могу понять, говорит мне Никто. Я стою теперь на верной дороге к Дементиссиме. Я теперь прямой дорогой движусь к вершине Умопомрачения, чтобы, по меньшей мере, гора была справная, хотел сказать: чтобы я с ней мог справиться. Мои пальцы прочно вцепились в камень, ноги еще скользят. В начале восхождения, где останавливаются автобусы, если только нужно кого-то подобрать, я бы мог, пожалуй, в последний раз встретиться с самим собой. Если бы я предчувствовал, что это значит — потеряться, я бы желал лучше не знать себя или тотчас же покончить с собой. И никогда бы не искал и не надеялся. Например, в огромной человеческой толпе перед универмагом,
