воды; так что, за исключением сказанного здесь о Святом Духе, остальные слова суть названия хотя вещей и видимых, но сказанные, можно думать, с тою целью, чтобы дать понятие о бесформенной материи, насколько можно было сделать это для людей менее понятливых, потому что эти два элемента, т. е. земля и вода, для произведения из них чего–нибудь, легче других поддаются рукам работающих, а потому именами их удобнее дается понять о бесформенности материи, — если, говорю, можно сказать так с вероятностью, то [значит] не было какой–нибудь оформленной массы, освещая которую с одной стороны, свет с другой ее стороны производил бы тьму, от чего, по отступлении дня, могла бы наступить ночь.
Другое основание для объяснения того, как происходили день и ночь, именно — чрез расширение и сокращение света, отвергается. Если же под днем и ночью мы захотели бы разуметь расширение и сокращение света, то не видим причины, почему бы могло быть так. Ибо тогда еще не было животных, для которых бы подобные смены [света] были полезны и для которых, появившихся позднее, эти смены, как мы знаем, начали производиться чрез круговращение солнца. Да и примера не представляется, которым мы могли бы оправдать мысль, что подобное расширение и сокращение света могло бы производить смену дня и ночи. В самом деле, истечение лучей из наших глаз представляет собою также истечение своего рода света; оно может и сокращаться, когда мы смотрим на ближайший к нашим глазам воздух, и расширяться, когда мы устремляем взор в одном и том же направлении на предметы, вдали от нас находящиеся. Нет сомнения, что и тогда, когда происходит сокращение, оно не вовсе мешает нам видеть отдаленные предметы, только, конечно, не так ясно, как тогда, когда глаз наш упирается в них. А между тем свет, который заключается в органе видящего, настолько, говорят, мал, что, если бы не получал помощи от внешнего света, мы не могли бы ничего видеть, и так как от того света он не может быть отличаем, то и трудно, как я уже сказал, подыскать пример, которым бы можно было доказать, что расширение света [служит причиною] дня, а сокращение — ночи.
Затруднение касательно духовного света — каким образом в этом свете может быть вечер и утро, а также разделение от тьмы? Если же словами Бога: да будет свет был создан свет духовный, то под ним должно разуметь не тот истинный совечный Отцу свет, которым создано все и который просвещает всякого человека, а тот, о котором могло быть сказано: прежде всех создася премудрость (Сирах. I, 4). Ибо, когда эта вечная и неизменная, не созданная, а рожденная Премудрость переносится в духовные и разумные твари, а также и в души преподобных (Прем. VII, 27), чтобы они, просвещаемые [Ею], могли сиять, тогда в них открывается некое светлое настроение духа, которое и можно принять за создание того света, когда Бог изрек: да будет свет, если только уже была духовная тварь, которая обозначена именем неба в словах Писания: в начале сотвори Бог небо и землю, — небо не телесное, а бестелесное небо телесного неба, стоящее выше всякого тела не пространственным расстоянием, а возвышенностью природы. А как в одно и то же время эта тварь могла быть и тем, что просвещалось, и самым просвещением и как можно было говорить о ней в различное время, об этом сказали мы несколько раньше, когда вели речь о материи.
Но в таком случае как будем мы понимать наступавшую за этим светом ночь, так что был и вечер? И от какой тьмы мог быть отделен такой свет, по словам Писания: и разлучи Бог между светом и между тьмою? Разве не были ли уже тогда грешники и неразумные, отпадавшие от света истины, между которыми с одной стороны и между остававшимися в том свете [с другой] Бог и произвел разделение, как между светом и между тьмою, и, назвав свет днем, а тьму — ночью, показал тем, что Он не творец грешников, а их промыслитель (ordinator), распределяющий по заслугам? Или, быть может, день тот есть название для всего времени и обнимает собою весь свиток веков, а потому и назван не первым днем, а днем единым: и бысть, говорит, вечер, и бысть утро: день един; так что словами: бысть вечер обозначен, по–видимому, грех разумной твари, а словами: бысть утро — ее обновление?
Но это будет уже рассуждение в смысле пророческой аллегории, которой мы не имели в виду в настоящем сочинении. Мы предположили себе говорить здесь о Писании по прямому смыслу совершавшихся событий, а не иносказательной таинственности. Итак, каким же образом с точки зрения сотворенных природ найдем мы в духовном свете вечер и утро? Разве отделение света от тьмы не означает ли различия предмета, получившего уже форму, от предмета еще бесформенного, а название дня и ночи — указания на равномерность, показывающую, что Бог ничего не оставил не приведенным в порядок, что самая бесформенность выходя из которой вещи изменяются путем известного перехода из вида в вид беспорядочна, и что даже недостатки и совершенства твари, которыми все временное взаимно чередуется, служат дополнением красоты вселенной? Ибо и ночь представляет собою упорядоченную тьму.
По этой причине, когда был создан свет, сказано: виде Бог свет, яко добро, хотя сказать это [автор] мог бы после уже всех [событий] этого дня, т. е. сказав сначала: рече Бог: да будет свет, и бысть свет. И разлучи Бог между светом и между тьмою. И нарече Бог свет день и тьму нарече нощь, он мог бы сказать потом: и виде Бог свет, яко добро, и затем прибавить: и бысть вечер и бысть утро, как делает он это в отношении к другим делам [творения], которым дает имена? Здесь же он не сделал так по той причине, что от предмета, уже получившего форму, отличалась при этом бесформенность, так что ей пока не полагалось конца, а оставалась еще она для образования из нее других, уже телесных, тварей. Итак, если бы слова: виде Бог, яко добро сказаны были после разграничения [света и тьмы] разделением и названиями, то мы должны были бы думать, что [этими словами] обозначаются такие действия, к которым в своем роде ничего уже не должно быть прибавлено. Но поелику один только свет являлся совершенным, то виде, говорит, Бог свет, яко добро, и разграничил его от тьмы отделением и названием. А не сказал теперь [автор]: виде Бог, яко добро потому, что при этом предполагалась бесформенность, из которой еще должны были образоваться другие (творения). Между тем, когда распределением светил отделялась от дня та ночь, которая нам теперь известна (ночь, производимая круговращением солнца над землею), после этого разделения дня и ночи говорится: виде Бог, яко добро. Ибо эта ночь не есть какая–нибудь бесформенная сущность, из которой бы должны были образоваться другие, а часть пространства, наполненная воздухом, но лишенная дневного света; к этой ночи нечего уже было прибавлять такого, что имело бы более определенную и отличную от нее форму. Что же касается вечера и утра, то под вечером во все первые три дня, до сотворения светил, не будет, кажется, нелепым разуметь конец совершенного действия я [творческого], а под утром — обозначение будущего, так сказать, действия.
Как производит Бог действие. Но прежде всего мы должны помнить, — о чем уже мы не раз говорили, — что Бог действует при посредстве не временных движений, если так можно выразиться, своего духа или тела, как действует человек или ангел, а вечных и неизменных и постоянных идей совечного Своего Слова и некоего, выразился бы я, согревания Своего, также совечного Себе, Святого Духа. Ибо сказанное на греческом и латинском языке о Духе Святом что Он «носился над водами», согласно со значением близкого к еврейскому сирийского
