Чудесная сторона путешествия заключается в том, что однажды вы прибываете в незнакомую местность, а потом с отвращением спасаетесь оттуда бегством. Если же вам приходится оставаться друг с другом с глазу на глаз и принадлежать друг другу, являя собой семью, то, пожалуй, только папа римский, кухня и Австрийская народная партия с почтением отнесутся к этому делу и отпустят вам все грехи по сходной цене. Семья, эта стервятница, содержит себя как домашнее животное. Ребенок никогда не слушает, что ему говорят. Он сидит, склонившись над своей потаенной забавой — над грязными картинками и над своим отростком, предстающим как образчик для этих самых картинок. Сынок рассматривает свой членик, у которого часто возникают проблемы при изготовке. Дитя как скупой рыцарь сидит над тайной частной коллекцией, и в его болтливой алчности есть что-то почти человечное: ведь и у папы римского — целая библиотека подобных вещей. Семья садится за стол, и даже в бесчувственной глотке мужа отыскиваются похвальные слова для еды, которую приготовила жена. Сегодня она сама готовила! То, что расположилось на тарелке, доставляется по месту жительства, по адресу глубоко внизу, в нижней части тела, где еда подвергается активной обработке; она бродит в чреве туда и сюда, беспокойная, как молодой орел, которого швыряют из стороны в сторону сильные порывы ветра. Пища — забота жены: о еде заботятся женщины. Муж молчаливым взглядом спрашивает жену, не пора ли ему вновь сорвать ее со всех петель. А как же ребенок, ведь будет слышно, если отец сейчас ринется в ее зияющую пустоту, — она дает ему это понять и надеется, что сможет улизнуть. Однако он уже ведет ее за собой, и она подчиняется азарту мужа. Она цепляется за притолоку двери, ведущей в спальню, однако границы ей положены в ванной комнате, дверью дальше, и сегодня она их уже переступала.
Все происходит очень тихо. Сегодня муж в виде исключения пришел обедать домой. Ни о чем не ведая, человек получает животную пищу с пастбищ, раскинувшихся там, снаружи, однако он не узнаёт своих четвероногих друзей, когда ему подают их в готовом виде на тарелке. Напоследок женщине предстоит раздеться, у нас теперь много времени. Ребенок набит едой доверху, он сидит себе в школе и помалкивает. Чтобы совсем раствориться, женщина должна нырнуть в пенные волны мужчины. Он ощущает себя благородным дикарем, который отправился за покупками в мясную лавку ее тела. Семья такая маленькая, как забегаловка на вокзале, совсем одинокая, словно мужичок на одной ножке, ведь на другую ногу, на женщину, положиться никогда нельзя. Претензии мужчины, заявляющего права на собственный участок, заоблачные горные тропы которого дозволено топтать только ему, уже направлены в Общество защиты австрийских женщин от несчастных случаев. На прекрасных тропинках в округе резвится и играет он сам, но каждый день ровно в семь вечера гора выплевывает его в хищное гнездо, которое он сам смастерил из принесенных в клюве веток. «Жена уже ждет меня», — с улыбкой лжет он природе. Он ловит жену длинным лассо. Вместе они образуют пожизненное целое. Ее каморка, крохотная и голая, как память о прошлом, вбирает его в себя целиком. Женщина не умирает, она ведь как раз и рождается из плоти мужа, который в своей мысленной лаборатории уже полностью воссоздал нижнюю часть ее тела. Ему нравится выныривать из ее автоклава и как можно быстрее погружаться туда снова!
Пока родители бросаются друг на друга, — отец, словно рвущиеся вверх языки пламени, мать, словно легкий налет, покрывающий стакан, — ребенок от скуки стучит крышкой почтового ящика. Школьный автобус иногда застревает в глубоких снегах нынешней зимы. Дети сидят в нем голодные, им хочется в домашний уют. Дети капитулируют перед лицом коварной природы (стоит только подивиться тому, что природа, жестоко нами истязаемая, все еще отваживается предъявлять нам претензии), детей устраивают на ночлег, и они листают комиксы про Микки Мауса или другие журнальчики, которые бы их отец не одобрил. Дети забираются в спальные мешки, им раздают сосиски и оставляют в покое. Даже машины при такой погоде порой ломаются. А нам, читающим, тепло, мы наверняка созрели для святой перемены участи, мы, наконец-то, готовы разочароваться в нашем партнере. С полнейшим удовольствием разочароваться! И в нас, как в покинутый дом, нагрянут с советами разного рода книги, написанные поднаторевшими в этом деле людьми, лишь бы нам не оставаться в звенящей тишине и одиночестве.
Отец набрасывается на материнскую копилку, где она хранит тайные припасы, хранит, чтобы он ничего не увидел. В любое время дня и ночи он — единственный, кто опускает монеты в ее отверстие. Он входит в раж. Плоть его столь тяжела, что с трудом поднимается. Жене придется нести ее на себе. Поутру, в полусне, он торкается в борозду, разделяющую ее ягодицы, она еще спит, сзади он нащупывает ее мягкий холмик,
Женщина говорит, что ребенка тоже пора кормить. Муж ее не слышит, он бегло перелистывает свой карманный лексикон. Дом принадлежит ему, слово его звучит весомо и будет воспринято с радостью. Он растягивает ее половые губы, чтобы проверить, достаточно ли разборчиво он на них расписался. Он неистово ломится внутрь языком: в один прекрасный день он вернулся домой, как гром среди ясного неба, обучившись этому искусству где-то на стороне. Он радостен и светел как бог. Скоро он снова вернется в офис и станет подшучивать над секретаршей. Ему может приказывать только он сам! Он пробует все новые и новые позы, мощными толчками загоняя свою машину в стоячие воды жены, а затем как сумасшедший начинает грести веслами. Спасательный жилет ему не нужен, он никогда не станет натягивать кусок силикона на багровую головку, лишь бы сохранить здоровье. Жена его давно уже обладает здоровьем. Она корчится под ним, кричит, когда из его виноградины, удобно устроившейся внутри, вырывается наружу целая орда беспокойных семенных зернышек. Что случилось? Так громко может позвякивать холодными льдинками в бокале лишь тот, кому нечего заботиться о своем жизненном положении.
Мужчина, зажавший домашнюю скотинку в тисках бедер, чтобы кусать ее за щеки и щипать за грудь, составил для себя программу, чтобы свести все предприятие к его главной сути. Да, вы увидели все так, как есть! И увидите еще больше, когда утром распахнутся сонные ворота и согбенные спины блестящего стада (напоены все!), едва узревшего солнце, снова исчезнут в темноте, в которой шкуру судьбы развешивают на просушку. Да, иногда один из стада застревает в сочащейся оболочке. Кто нас помилует? Пусть лучше концерн доверху набьет сверхприбылями брюхо, чем эти лишние люди, верные разве что своим бедным именам, отложат хоть что-то на собственный домик с садиком. Вся выгода — иностранному мультимиллионеру, владельцу фабрики, чтобы он своим рыком разбудил нас, завернул в бумажку и съел. У ребенка в этой семье есть своя мастерская, в которой он трудится и где трудятся над ним. На Рождество он сыграл на скрипке соло, стоя перед яслями с младенцем Христом, сыграл трогательно, под стать себе. Снег в этом году выпал рано и пролежит долго, весьма сожалею.
Некоторое время спустя в дом приходит незваная и непреклонная соседка. Из нее дождем сыплются жалобы — обычная слабость женского пола, пробудившегося, наконец, и способного, шагая по ступеням, преодолеть свою ограниченность только вечными упреками и причитаниями. Соседка назойлива как насекомое. Она освещает людей на лугу своей лампой и светом собственных невзгод, поверяя печаль госпоже директорше. Она возносит хвалу сыну Бога, в этом краю сотворившего людей из праха, а их деревья обратившего в бумагу, воздает хвалу, чтобы завоевать его божеское расположение для дочери, заканчивающей коммерческое училище. Муж соседки больше не целится в нее из своего орудия, теперь его
