ненасытных местных правительств, и с этим ничего нельзя будет поделать. „Британские предприимчивость, талант и энергия, – заявил он, – открыли нефть в Персии, добыли ее, построили нефтеперерабатывающий завод, создали рынки сбыта для Персии в тридцати или сорока странах, с причалами, хранилищами и насосами, дорогами и железнодорожными цистернами и другим оборудованием, а также могучий танкерный флот“. По этой причине, призыв религиозного лидера Ага-Ханна к сделке по принципу пятьдесят на пятьдесят из моральных соображений „вздор, и следует показать, что это вздор“.
Во всяком случае, Фергюссон понял, что цель Мосаддыка „не улучшить финансовые условия, а избавиться от иностранной компании с ее доминирующим влиянием вне Персии“. У Мосаддыка не было намерения позволить „Англо-иранской компании“ возвратиться. Более того, он попал в плен тех страстей, которые сам же и вызвал. Таким образом, в этом втором раунде переговоров не было возможности договориться по решающему вопросу: кто будет управлять нефтяной промышленностью Ирана в случае заключения сделки. „Вечерние перего воры в саду дворца, где мы жили, были похожи на последнее действие „Фигаро“, – вспоминал Питер Рамсботам, бывший одним из главных в команде Сто-укса. – Неизвестные, неясные фигуры таились за кустами роз. Все шпионили друг за другом. Люди прятались повсюду. Мы никогда не знали, с кем имеем дело. Мосаддык тоже не знал“. Строукс решил покончить с этим. Его миссия, подобно более длительным переговорам Гарримана, провалилась. Гарриман сделал вывод: „У Мосаддыка за душой лишь борьба с Британией. Любое решение спора означало бы конец его политической власти“. Все же, возвращаясь из Тегерана, Гарриман был вынужден с болью признать: „Я просто не привык к поражениям“. Но ведь еще никогда не приходилось иметь дело с кем-либо вроде „Старика Мосси“.
Между тем на месторождениях и нефтеперерабатывающем заводе останавливалось производство. Британия объявила эмбарго, запретив владельцам танкеров под угрозой преследования по закону вывозить „краденую нефть“. К тому же Британия объявила эмбарго на поставку товаров Ирану, а английский банк приостановил финансовые и торговые льготы, ранее предоставленные Ирану. Короче говоря, экспроприацию встретили экономической войной.
Меджлис нанес ответный удар, приняв закон о „саботаже и халатности“; лица, виновные в этом, подвергались смертной казни. Эрику Дрейку, главному управляющему „Англо-иранской компанией“ в Иране, было послано письмо с обвинениями в саботаже и халатности. По совету британского посла, Дрейк спешно покинул страну на борту небольшого самолета. С этого момента он управлял делами компании из офиса в Басре в Ираке, а затем с борта корабля, стоявшего в Персидском заливе. После встречи с британскими начальниками штабов в Суэце он был отправлен в Британию под чужим именем. По прибытии его вызвал к себе Эттли. Это приглашение возмутило автократа сэра Уильяма Фрейзера, которого не пригласили, и который сам был слишком занят, чтобы повидаться с Дрейком; в конце концов Дрейк всего лишь местный представитель „Англо-иранской компании“. Несмотря на гнев Фрейзера, Дрейк отправился на встречу, войдя в резиденцию премьер-министра на Даунинг-стрит с черного хода, чтобы ускользнуть от ожидающих репортеров. Дрейк сказал кабинету министров, что если Британия ничего не предпримет по поводу Абадана, то она в итоге потеряет еще больше, в том числе Суэцкий канал. Затем ему устроили встречу с лидером оппозиции Уин-стоном Черчиллем, который после расспросов о переговорах в кабинете министров неожиданно прорычал: „У вас есть пистолет, Дрейк?“ Дрейк объяснил, что отдал свой пистолет иранским властям из-за нового закона, устанавливающего смертную казнь за незаконное владение оружием. „Дрейк, вы можете застрелить человека из пистолета, – заметил Черчилль. – Я знаю, потому что я смог“.
В результате провала переговоров Гарримана и Стоукса британское правительство снова начало дебаты по поводу использования военной силы для захвата Абадана. Секретные военные приготовления зашли так далеко, что к сентябрю 1951 года операцию по захвату Абадана можно было бы подготовитьменее чем за двенадцать часов. Но чего бы они достигли? Разве не объединился бы весь Иран для борьбы против Британии? А риск разрыва с США? Во всяком случае, фактор внезапности был потерян. „Для нашей страны было бы унижением, если бы оставшихся в Абадане британских рабочих выгнали из Ирана“, – сказал Эттли кабинету министров. Но британское правительство решило не использовать силу для предотвращения этого. Многие увидели начало конца британского господства на Ближнем Востоке в этой угрозе применения силы и фактического неприменения ее в первые месяцы кризиса.
25 сентября 1951 года Мосаддык дал последним из остававшихся в Абадане британских служащих неделю на сборы. Через несколько дней аятолла Кашани объявил специальный национальный праздник – „День гнева к британскому правительству“. На нефтеперерабатывающем комплексе в Абадане британские нефтяники и медицинский персонал решили устроить вечеринку с песнями и шутками, назвав ее „Держитесь крепко, грубияны!“.
Утром 4 октября нефтяники и их семьи собрались у клуба „Джимхана“, который был их культурным центром. Они несли удочки, теннисные ракетки и клюшки для игры в гольф, некоторые были с собаками, хотя большинство домашних животных было уничтожено. В группе находились не только нефтяники, но и неукротимая леди, которая была администратором гостиницы. Тремя днями ранее она прославилась тем, что с помощью зонтика хотела помешать иранскому танку проехать по ее лужайке. Священник присоединился к остальным уже около клуба, заперев на замок маленькую церквушку, в которой умещалась вся история общины острова – „сведения о тех, кто родился, крестился, женился или умер в Абадане“.
Британский крейсер „Маврикий“, ожидавший нефтяников, должен был доставить их вверх по реке в безопасную гавань Басры в Ираке. Корабельный оркестр из-за прихоти дипломатического этикета играл национальный гимн Ирана, а катера военно-морского флота Ирана сновали между кораблем и берегом. К полудню все были на борту, и „Маврикий“, выпуская пар, пошел вверх по реке к Басре. Оркестр продолжал играть, но теперь это был марш „Полковник Боуги“. Пассажиры запели, огромный хор под жарким солнцем исполнял непечатный и непристойный вариант этого старого военного марша. Таким музыкальным протестом Британия попрощалась со своим самым большим зарубежным предприятием и самым большим нефтеперерабатывающим заводом в мире, который теперь был остановлен. Это стало кульминацией унизительного отступления Британии со своих имперских позиций в течение шести послевоенных лет. Первая из крупных ближневосточных нефтяных концессий стала и первой из аннулированных.
Нефть из Ирана не поступала благодаря эффективности британского эмбарго и особенно юридическим мерам „Англо-иранской компании“ против нефтепереработчиков и транспортировщиков иранской нефти. Но эмбарго привело к изъятию значительной части нефти с мирового рынка в критическое время Корейской войны. Кое-где в Азии было введено нормирование, полеты к востоку от Суэца, кроме самых необходимых, были прекращены. Комитет по нефти министер ства обороны США дал неутешительную оценку положению дел, заявив, что к концу 1951 года мировые потребности в нефти превысят возможные поставки.
Был немедленно задействован механизм погашения дефицита. Как и в годы Второй мировой войны он основывался на сотрудничестве США и Англии. В соответствии с постановлением министерства обороны 1950 года и разрешением не соблюдать антитрестовское законодательство девятнадцать американских нефтяных компаний объединились в Добровольный комитет, чтобы координировать свою деятельность и объединить в общий фонд поставки нефти и производственные мощности. Этот комитет тесно сотрудничал с таким же британским комитетом, распределяя поставки по всему миру, компенсируя дефицит и устраняя узкие места там, где они были. Сами компании старались увеличить производство в США, Саудовской Аравии, Кувейте и Ираке. Как оказалось, сама скорость послевоенного развития производства нефти была такова, что дефицита, вызванного британским эмбарго и которого так все боялись, не было. К 1952 году производство нефти в Иране упало до 20000 баррелей в день по сравнению с 666000 в 1950 году, а объем мирового производства вырос с 10,9 миллиона баррелей в день в 1950 году до 13 миллионов в 1952 году – прирост, в три раза превысивший объем производства в Иране в 1950 году!11
